Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

Остальное Дмитрий додумал уже в дороге на кладбище, когда вместе с остальными помогал нести тяжелую дубовую домовину. Получалось, что именно продолжительная тяжелая болезнь отца, мелкопоместного дворянина, окончательно разорила их и без того хилое поместье. На пропитание и лечение мать спустила все, что было скоплено и привезено с войны в качестве добычи. Ничего ценного толком и не осталось кроме отцовского оружия и старого боевого коня, с которыми теперь он, новик поместной сотни, вместо отца должен был через год явиться на смотр.

— Совсем нихера нет. Гол, как сокол.

Парень с горечью оглядывал с кладбищенского пригорка свою деревушку. Покосившиеся избенки, пронзительно вопившие о безнадежной нищете, так никуда и не делись. Возле некоторых из них копошились сгорбленные крестьяне: кто чинил прохудившуюся крышу, кто подпирал оглоблей покосившийся сарай, кто собирал молодую весеннюю травку для похлебки. Еще с пяток мужиков с раннего утра ушли на озеро рыбачить. Глядишь полведерка карасей притащат, ушицу можно будет сварить. Только вряд ли с уловом придут. С их снастями — крючками из костей и корней, веревками из гнилых нитей — разве что наловишь. Пусто это.

А когда-то, как Дмитрию удалось узнать из своей «местной» памяти, сельцо было хоть и малое, но доброе. Жило здесь двадцать или тридцать крепких семей, которые и бортничали, и рожь сеяли, и зверя всякого били, и даже болотной рудой промышляли. Тогда дворянин Кобылин только-только привез молодую супругу на новое место, что было пожаловано ему за службу. Начали обживаться здесь: дом поставили, хозяйство наладили. С первого похода воин привез добычи и полон, а супружница подарила ему к этому времени дочку с сыном. Казалось бы, нужно было жить и радоваться. Только не случилось этого.

Живший у них в соседях, помещик, жадный до ужаса Федор Скуратов, глаза на их деревеньку положил. Раз и два он пытался купить ее у Кобылина. Сулил серебро, обещал со службой помочь. Без толку. Больно прикипел воин душой к этим местам. Супруга его тоже никуда уезжать не хотела. С той поры Скуратов и затаил на них злобы. Стал пакостить, благо был до этого дела большой охотник. То воеводе в город кляузу напишет, то заезжих купцов от соседа хитростью отвадит, то чужих крестьян до полусмерти излупцует. Как отце Дмитрия слег от лихоманки, вообще, худо стало. Скуратов сюда стал, как к себе домой ездить. По-хозяйски, во главе целого десятка военных воинов по этим землям приедет. Пугать начинает каким-то долгом, что он когда-то в незапамятные времена Кобылину дал. Про несусветные суммы вещает…

— Задница, б…ь! Вельзевул, твою мать, ты куда меня забросил?! Еще бы рабом для полного счастья сделал…

Сидел Дмитрий на бугорке свеженасыпанной могилы и загибал пальцы, считая свои первоочередные проблемы. Номер раз: на дворе весна, на носу посевная, а пахать не на чем и сажать нечего. Если на это махнуть рукой, то потом можно будет с голоду ноги протянуть. Зерно для посадки сейчас, перед посевной, выйдет поистине золотым, а денег для его покупки нет от слова «совсем». Из коней для пахоты имеется только боевой жеребец, который совсем не приучен к сохе. Проблема номер два: его крестьяне, да и они с матерью не доедают. Можно даже сказать, что голодают. Что это за еда пустая похлебка с травой и корешками, а иногда с парой дохлых рыбок? Про мясо уж и не вспоминали. Забыли, как выглядит и как пахнет. Время сейчас голодное: в лесу еще ничего не выросло, не созрело, зверье после зимы исхудавшее и осторожное. Продукты оставалось лишь купить, на что снова требовались средства. Деньгу нужны были и для оплаты мифического долга Скуратову, который уже совсем обнаглел. Грозился оставшихся крестьян забрать в счет уплаты долга. Словом, замкнутый круг получался, где одно увязывалось с другим, то — с третьим, а последнее — с первым.

Сидел на могиле в раздумьях, пока не замерз. Значит, пора было возвращаться. Сиди — не сиди, дела сами собой решаться не будут.

— Давай, сынок, тятьку твово и мово мужа помянем, — уже дома сели они за стол с немудреной едой: тюрей в большой миске, подгнившей репой кусками, пучками дикого лука, вчерашним куском личинки и маленьким караваем хлеба из последних запасов муки. Собственно, большего-то у них не было. Почитай и это было за счастье. Голодного весне было. — Я вина, что осталось с последнего похода мужа, а ты водички. Успеешь ещё зелена вина пить, — подвинула неказистую глиняную кружку. Мол, тебе это.

Парень, тяжело вздыхая от всего этого окружающего мира, поднял кружку и залпом опрокину в рот. Тут же едва с лавки не слетел! Рот и горло полыхнуло огнем! Какая к черту вода, спиртяга галимая! Причем градусов восемьдесят — девяносто не меньше.

— Ты что, сынок? Не в то горло попало али водица не свежая? — всплеснула руками женщина, видя отхаркивающегся сына. — Добрая ведь водичка была. Машка поутру на ключ ходила. Я сама пила.