— Как, как… С божьей помощью, естественно, — а что ему было еще ответить. Не скажешь же, что с помощью науки. Такое сейчас не особо было в почете. Вон алхимиков, что сегодняшнюю науку двигали вперед, считали за приспешников дьявола. Мол, они постоянно что-то жгут, травы и камешки разные собирают. Непременно, для дьявольского колдовства. — Только переборщил малость… А еще воевода есть ракеты. Тоже хорошая штука.
Дмитрия почему-то потянуло на откровенность. От пережитого стресса, наверное. Или спиртовыми парами передышал. Внутри фургона такой духан стоял, словно в крошечной комнатки общаги целый курс экватор праздновал.
— Может бахнем? Разок? — услышав этот вопрос, Голицын даже попятился. В лице переменился, закрестился, как сумасшедший. — Ну, нет, так нет. Я же только спросил…
Словом, новое оружие признано грозным и годным для дела. Эффект от одного его испытания уже сам за себя говорил. Считай пол войска с перекошенными харями до сих пор ходили, а вторая половина в реке после всего этого портки стирала. А что будет с защитники крепости, когда они на себе испытают мощь огнеметного танка?
— Кликнем охотников[1], что тебя сопровождать будут. Как ворота откроешь, так и конница пойдет, — инструктировал парня Голицын. — А не получится, не обессудь.
Чего тут говорить, все — как всегда. Ты все сделай сам, а мы придем и воспользуемся результатами твоих усилий. Если же не получится, то будешь отвечать. Со вздохом, Дмитрий кивнул.
— Иди, готовь свою дьявольскую машинерию. Сейчас людей пришлю, что толкать сие чудо будут, — бросил воевода напоследок.
С таким напутствием Дмитрий полез в фургон. Распахнул пошире окошко, чтобы хоть немного проветрить. Помогало не очень. Сифонило, похоже, отовсюду: из бочек и из кожаной емкости. Спиртом пахло так, что уже хотелось песни начать горланить. А что будет с началом боя? В пляс пойдут все, кто тут есть?
— Ну, робяты, взялись! — за двигатель в танке отвечали шестеро крупных мужиков, что по отмашке своего десятника дружно взялись за ручки и начали толкать фургон в сторону крепости. — Поддай, поддай мальца! Исчо!
Тяжелая повозка медленно начала набирать скорость. Позади нее слышался топот многочисленных копыт. Похоже немало добровольцев вызвалось поддержать их атаку.
— Исчо! Поддай! Быстрее! Что як улитки?! Ягорка, не отлынивай! — орал десятник, весь красный от пота. — Сейчас крымчак наведет на нас огнебой и отправит всех нас к святому Петру! Поддай!
Дорога пошла под уклон и фургон покатился быстрее. Пожалуй, даже слишком быстро. Все вокруг жалобно трещало, скрипело. Того и гляди, развалится.
— Вашу мать, притормаживать начинайте! Убьемся о ворота, к черту! — заорал Дмитрий, когда стены крепости начали угрожающе быстро приближаться. — Тормозите, уроды! Разобьемся…
Куда там! Не было в фургоне такого механизма, как тормоз. Эти морды еще разогнали его так, что инерция даже не думала гасить скорость, а лишь ее разгоняла.
За сотню метров до ворот Дмитрий понял, что наступает полный п…ц! И если сейчас чего-то не предпринять, то его песенка спета!
— Прыгайте! Прыгайте, вашу мать! Вон! — не оборачиваясь, рявкнул парень. — Бегом, бегом!
Чтобы все было не напрасно, ему оставалось лишь одно:превратить свой несостоявшийся танк в джихад-мобиль. Пулемета или ПТРКа, конечно, на его верхушке не было, но жидкой взрывчатки было более чем достаточно.
— Я вам, б…ь, покажу! Даешь, Крым! — от паров спирта крышу у него окончательно сорвало. Страх испарился вместе с остатками здравого смысла. — Даешь, Севастополь! Врагу не сдается наш гордый варяг… Варяг, б…ь!
Из темноты южной ночь вырастали освещенные стены крепости, на которых метался встревоженный враг. В фургон пускали стрелы, стреляли из мушкетов. Кажется, даже оглушительно бабахнуло из пушки.
Ему же оставалось лишь зажечь запал, чтобы при столкновении с воротами все рвануло. Только тряска в взбесившемся фургоне была такой, что у парня все летело из рук. В добавок, от опьянения в глаза все двоилось, а нередко и троилось.
— Огонь! Огонь, вашу мать! Артиллеристы, Сталин дал приказ! Огонь из тысяч батарей…- из глубин памяти вырвались строчки давно уже забытой песни. Пьяный вусмерть он просто орал про каких-то артиллеристов, не понимая, кто это или что это. — Огонь! За наших матерей! Огонь! О!
Наконец, ему случайно удалось попасть схватить кусок кремня и хорошенько ударить по кресалу. Вырвавшийся сноп искр попал какую-то проспиртованную ветошь и все тут же вспыхнуло.
— А-а-а-а-а! — с нечеловеческим ревом парень проломился через борт фургона, выбив башкой один из расшатавшихся щитов. — А-а-а-а-а-а! — чудом не втемяшился в каменный палец и улетел прямо в полусухой ров, воткнувшись в вонючее болото. — Тьфу! Тьфу!