Адский дом

Фишер смотрел на медиума, ее роскошную фигуру подчеркивала плотно облегающая одежда. Этот вид, впрочем, не возбудил его. «Чертова черная униформа», — подумал он. Сколько раз ему приходилось надевать подобные костюмы? Воспоминания о годах детства, когда ему было чуть больше десяти и они с матерью переезжали на автобусе из города в город от одного испытания к другому, были полны подобных сеансов.

Он закурил новую сигарету и стал смотреть, как Барретт подводит провода к рукам и бедрам Флоренс, привязывает ее к креслу и накрывает усеянной колокольчиками противомоскитной сеткой. Встряхнув, Барретт прикрепил сетку к деревянному шесту, чтобы она свисала на пространство, не покрытое шторами, и пододвинул к себе столик. Теперь сетка заполнила весь промежуток между столом и Флоренс, и грузила на нижнем краю держали ее натянутой.

Барретт направил инфракрасные фонари так, чтобы они светили через пространство стола перед кабинетом. Включив эти невидимые огни, он провел рукой по столу в кабинете. Послышался щелчок — включились синхронизированные затворы двух фотокамер. Удовлетворенный, Барретт проверил динамометр и шар телекинетоскопа. Он выставил на стол модельную глину и быстро помешал расплавленный парафин в горшке на маленькой электроплитке, после чего проговорил:

— Готово.

Словно поняв его, кошка вдруг спрыгнула с коленей Эдит и прошла через помещение, направляясь в вестибюль.

— Разве не обнадеживает? — сказала Эдит.

— Это ничего не значит, — возразил Барретт.

Настроив красные и желтые фонари на минимум, он подошел к выключателю на стене и выключил лампы. Большой зал погрузился во тьму. Барретт занял свое место за столом и, включив магнитофон, проговорил в микрофон:

— Двадцать второе декабря тысяча девятьсот семидесятого года На сеансе присутствуют: доктор и миссис Лайонел Барретт, мистер Бенджамин Франклин Фишер. Медиум — мисс Флоренс Таннер. — Он быстро перечислил подробности, касающиеся подготовки и предосторожностей, и, откинувшись на спинку, сказал: — Приступим.

Трое сидели молча, а Флоренс произнесла призыв к Богу и запела гимн. Закончив, она глубоко задышала. Вскоре ее руки и ноги начали дергаться, словно ее подвергли серии электрических разрядов. Голова стала раскачиваться из стороны в сторону, лицо покраснело. В горле завибрировали низкие стоны.

— Нет, — пробормотала она, — нет, не сейчас.

Постепенно ее голос затих, потом она издала хриплый вздох и снова замолкла.

— Четырнадцать часов тридцать восемь минут; мисс Таннер, очевидно, в трансе, — продиктовал в микрофон Барретт. — Пульс восемьдесят пять. Дыхание: пятнадцать. Поддерживаются четыре электрических контакта. — Он проверил самопишущий термометр. — Изменения температуры не наблюдается — стоит на семидесяти трех и двух десятых по Фаренгейту. Показания динамометра — тысяча восемьсот семьдесят.

Через двадцать секунд он заговорил снова: — Показания динамометра снизились дотысячи восьмисот двадцати трех. Температура снижается, теперь она составляет шестьдесят шесть и шесть десятых по Фаренгейту. Частота пульса — девяносто пять с половиной и продолжает повышаться.

Эдит подтянула ноги и сжала их, ощутив холод под столом Фишер сидел неподвижно. Даже закрывшись, он ощущал собирающиеся вокруг силы.

Барретт снова проверил показания термометра.

— Температура упала до двенадцати и трех десятых по Фаренгейту. Показания манометра отрицательные. Электрические контакты поддерживаются. Дыхание учащается. Пятьдесят... пятьдесят семь... шестьдесят; возрастание ровное.

Эдит смотрела на Флоренс. В слабом свете видны были лишь лицо и руки; закрыв глаза, женщина прислонилась к спинке кресла. Эдит глотнула. В животе собрался холодный комок, и даже уверенный тон Лайонела не помогал успокоиться.

Она вздрогнула от щелчка фотокамеры.

— Инфракрасные лучи прервались, сработали камеры, — сказал Барретт. Он посмотрел на темно-синий прибор и в возбуждении напрягся. — Очевидно, начинается ЭМИ.

Фишер взглянул на него. Что еще за ЭМИ? Очевидно, для Барретта это было очень важно.

— Частота дыхания медиума — двести десять, — диктовал Барретт. — Динамометр — тысяча четыреста шестьдесят. Температура... — Он прервался, услышав вскрик Эдит, и продолжил: — В воздухе чувствуется присутствие озона.

«Замечательно», — подумалось ему.

Прошла минута, потом две; запах и холод постоянно усиливались. Вдруг Эдит зажмурилась, подождала, потом снова открыла глаза и посмотрела на руки Флоренс. Нет, не померещилось.

С кончиков пальцев сочилось белесое, вязкое вещество.

— Формируется телеплазма, — проговорил Барретт. — Отдельные нити соединяются в единую пленку. Воля старается вызвать проникновение материи. — Он подождал, пока ленты телеплазмы удлинятся, после чего велел Флоренс: — Поднимите колокольчик, — потом немного подождал и повторил свою команду.

Вязкие щупальца медленно, как змеи, начали загибаться вверх. Эдит откинулась на своем стуле, глядя, как они плывут в воздухе вперед, проникают сквозь сетку и тянутся к столу.