Адский штрафбат

Это были «пятидесятки», с ними было нетрудно управляться. Они шагали прямо по лежащим телам, ребра скрипели и ломались под тяжестью колес. Они не считали, что совершают какое-то кощунство. Они даже не задумывались об этом. Вот если бы им приказали собрать тела, сложить их в сторонке и оставить разлагаться на летнем солнце, тогда бы они в душе возмутились, сочтя это надругательством над павшими в бою.

Брейтгаупт тем временем договорился с лошадьми. Он нашептал им в ухо какую-то вечную мудрость лошадиного племени, и те покорно тряхнули гривами и пошли за Брейтгауптом по дальнему от разгромленного дома тротуару.

Впереди, в квартале от них, открылся вид на большую площадь. По обе стороны улицы, привалившись спинами к стене, сидели и стояли солдаты. Их лица были одинаково черны от пороховой гари и одинаково расчерчены струйками пота, стекавшего из-под касок. Одни были подавлены и молчаливы, другие возбуждены и говорливы. Они все недавно вышли из боя, тяжелого боя.

Штейнхауэр приветливо махнул одному из стоявших, подошел, подал руку, спросил:

— Как дела, Стас?

В ответ полилась смесь из польских и русских слов, слова были преимущественно бранные, это единственное, что понял Юрген. Штейнхауэр ободряюще похлопал солдата по плечу и нагнал Юргена.

— Шума, [25]— сказал он.

«Да, шумный парень», — по инерции по-русски подумал Юрген.

— Украинец, доброволец, — продолжал Штейнхауэр, — то есть он в полицию добровольцем пошел, а уж когда их отряд к нам на усиление направили, их уже не спрашивали.

— Что сказал? — спросил Юрген. Ему действительно было интересно — что мог извлечь Штейнхауэр из потока брани на чужом языке?

— Потери большие, — коротко ответил тот. Он понял главное и понял правильно. — У них вообще были большие потери. Стас едва ли не последним остался из того, первого отряда. Он у нас с весны сорок второго.

— А я в батальоне с осени сорок второго, — сказал Юрген.

— Тебе повезло дважды, — сказал Штейнхауэр и, заметив недоуменный взгляд Юргена, объяснил: — Что поздно начал и что до сих пор жив.

— Если так смотреть, то нам каждый день везет, каждую минуту.

— Да, без удачи в нашем деле никуда.

Почти перед самым выходом на площадь мостовая была вздыблена. Вокруг глубокой воронки лежали три женских тела. В отличие от девушки-харцерки они были одеты в легкие летние платья. У одной на ногах были туфли на высоком каблуке. Возможно, были и на второй, но у нее теперь не было ног, вместо них было бело-красное месиво.

— И пусть нам после этого говорят, что на войне можно обойтись без тральщиц! — воскликнул Штейнхауэр.

Юрген оторвал взгляд от женщин. Он не понял, что хотел сказать Штейнхауэр. На войне нельзя обойтись без женщин? Так?

— Здесь могло бы лежать несколько наших парней! — продолжил Штейнхауэр.

Они проходили мимо третьей женщины. Она лежала на спине, широко раскинув руки и обнажив длинную, гладкую шею. Ее платье задралось, как будто специально для того, чтобы лучше была видна рваная рана на правом бедре, над верхней кромкой ажурного чулка. Осколочное, автоматически определил Юрген. Под правой грудью расплылось пятно крови. Красивая была грудь. Да и женщина… Штейнхауэр наклонился, протянул руку к женщине. Юргену показалось, что он хочет пощупать пульс на шее. Бесполезно, подумал он. Вот и Штейнхауэр, как ему показалось, досадливо отдернул руку.

— И как это парни проглядели? — сказал Штейнхауэр, разгибаясь. В его руке был золотой медальон в форме сердечка, с него свисала разорванная золотая цепочка. Он открыл медальон, выдул из него прядь светлых волос, защелкнул, вытер запекшуюся кровь. — Дочке подарю, — сказал он Юргену с нежностью в голосе. — У меня дома дочка есть. Маленькая. Была маленькой, когда меня сцапали. Теперь уже большая, почти десять лет. Будет ей приданое!

Он расстегнул пухлый подсумок, опустил туда медальон. Медальон лег неглубоко, он блестел и пускал солнечные зайчики. Штейнхауэр деловито застегнул подсумок и двинулся вперед. Приданое мерно позвякивало в такт его шагам.

— А может быть, пропью, — рассмеялся Штейнхауэр. — До дому дорога долгая, да и попадем ли…

— Пропить — это самое то, — сказал Юрген.

«Вот только колом бы в горле не стало», — мысленно продолжил он. Ему было как-то не по себе. Он достал фляжку, отвернул крышку, сделал большой глоток. Вроде бы отпустило. Рядом крякнул Штейнхауэр, тоже зашуршал крышкой фляжки.

Голос Дирлевангера Юрген услышал за несколько шагов.

— Теперь у вас, подполковник, есть возможность представиться коменданту Варшавы. Насколько мне известно, он располагается в этом дворце, — язвительно сказал Дирлевангер и махнул рукой в сторону старинного здания, возможно, действительно дворца. — Я уже второй раз разблокирую эту площадь, потому что вермахт два раза отдавал ее бандитам. Но я уничтожу это бандитское гнездо! — Теперь Дирлевангер смотрел в другую сторону, на ряд старых домов, окаймляющих площадь, на возвышающиеся за ними шпили костелов. Там был Старый город. В каждом старинном городе есть свой Старый город.

— В колонну по два! За мной! — коротко приказал Фрике.