Адвокат

Пожаловал Барри Нуццо — для серьезного, по его словам, разговора. Закрыв за собой дверь, он принялся расхаживать вокруг коробок. Обсуждать причины своего увольнения мне не хотелось, я поведал ему о Клер. Супруга Барри тоже была родом из Провиденса, в Вашингтоне подобным совпадениям почему-то придавали большое значение. Поначалу мы ходили друг к другу в гости, потом жены наши к дружбе семьями остыли.

Вид у Барри был недоуменно-печальный, но вскоре ему удалось взбодриться.

— Тяжелый месяц у тебя выдался, Майк. Мне очень жаль.

Мы вспомнили старые добрые времена, тех, кто работал с нами и кого уже нет. О Мистере не было сказано ни слова, даже за кружкой пива. Это удивляло: два друга вместе смотрели в лицо смерти и вдруг так углубились в дела, что не смогли выкроить часа для обмена впечатлениями.

Похоже, момент наступил: Барри то и дело спотыкался о коробки. Я понял, ради какого разговора он пришел.

— Прости, я подвел тебя.

— Оставь это, Барри.

— Нет, правда. Я должен был быть рядом.

— Почему?

— Но ведь ты сошел с ума. — Он рассмеялся.

Я прикинулся, что оценил шутку:

— Да, слегка тронулся, но пройдет.

— Честное слово, до меня доходили слухи о твоих проблемах. Я пытался отыскать тебя на прошлой неделе, но ты пропал. А потом навалились дела, пришлось торчать в суде, сам знаешь.

— Знаю.

— Ей-богу, Майк, мне очень жаль, что я был далеко.

Прости.

— Забудь.

— Каждый из нас тогда ничего не соображал от страха, но ты-то запросто мог получить пулю в лоб.

— Погибнуть могли мы все, Барри. Рывок проводка, неточный выстрел — бум! Не стоит к этому возвращаться.

— Последний, кого я видел, когда полз к двери, это был ты — на полу, в крови. Я думал, ты умер. Мы вывалились в холл, к нам с криками бросились люди, а я ждал взрыва.

Нас потащили к лифтам, кто-то срезал веревки, я обернулся. Полисмены как раз поднимали тебя. Я запомнил кровь.

Я слушал. Пусть Барри выскажется, пусть успокоит совесть. Потом сможет доложить Рудольфу и остальным, что пытался образумить меня.

— И пока мы спускались, я все время думал: жив ли Майк, не ранен ли? Никто не знал. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем стало известно: ты в порядке. Я собирался позвонить тебе из дому — дети помешали. Да, я должен был позвонить.

— Брось, Барри.

— Мне очень жаль, Майк.

— Хватит, прошу тебя. Все позади, все хорошо. Сейчас уже ничего не исправишь.

— Когда ты понял, что не сможешь остаться?

Я задумался. По-настоящему до меня дошло это в воскресенье, когда Билл откинул простыню и я увидел безмятежно-спокойное лицо Онтарио. В тот момент в городском морге я стал другим человеком.

— В выходные. — У меня не было желания уточнять, да Барри и не нужны были уточнения.

Он с сожалением покачал головой, будто маясь чувством вины за мои коробки. Я утешил его:

— Ты не смог бы остановить меня, Барри. Никто бы не смог.

Он утвердительно кивнул — понял. Когда смотришь в лицо смерти, время исчезает и происходит переоценка всего того, чем люди привыкли дорожить: Бога, семьи, друзей.

Деньги оказываются на заднем плане. Фирма с карьерой опускаются на дно.

— А что у тебя, Барри? Как обстоят дела?

Похоже, на дне фирма с карьерой пребывали недолго.

— В четверг состоялось первое заседание суда. Мы как раз занимались подготовкой к нему, когда в конференц-зал вломился Мистер. Просить судью о переносе было нельзя, начала процесса клиент ждал несколько лет. Кроме того, ты знаешь, никто из нас не пострадал, физически, во всяком случае. Мы рванули вперед, как спринтеры, с низкого старта, и уже не сбавляли скорости. В известном смысле процесс оказался для нас спасением.

Это точно. В «Дрейк энд Суини» работа была спасением.

Недели две назад я сказал бы то же самое.

— Отлично. Значит, у тебя все в порядке?

— Ну конечно.

Барри занимался судебными исками, и кожа у него была слоновья, а наличие трех детей защищало от авантюр вроде той, в которую пустился я.

Бросив взгляд на часы, Барри заторопился. Мы обнялись и, как положено, пообещали не терять друг друга из виду.

Я смотрел на папку и оценивал ситуацию. У меня есть ключи. Их передача не является ловушкой — врагов в фирме у меня нет. Дело о выселении существует и находится у Ченса, в стеллаже у окна. Есть шанс заполучить досье и остаться непойманным. Снять копию не слишком долго. Документы вернутся на место, и никто ни о чем не узнает.

Самое важное: добытая информация неопровержимо докажет вину Ченса в гибели Онтарио и его родных.

Я коротко записал соображения в блокнот. Изъятие чужого досье означает немедленное увольнение. Для меня это не актуально. Равным образом наплевать, если кто-то застигнет меня в кабинете Ченса с невесть откуда взявшимися ключами.

Самую большую трудность представляло копирование.