Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

Эти мгновения счастья – как вспышки озарения и просветления; в такие минуты весь мир предстает перед тобой удивительно цельным и незыблемым – как елочный шар на новогодней елке. И кажется, что скоро Новый год, хотя до него еще далеко. Просто в само€м воздухе разлито что-то таинственно-волшебное, и все словно пронизано ожиданием чуда.

Я закрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Иногда любовный партнер – как камертон, который настраивает твое тело на нужный лад. Он важен, но еще важнее собственные чувства и эмоции. Это можно понять только в медленной любовной игре, похожей на ритмичный лунный блюз. Когда каждое прикосновение, каждый поцелуй многократно усиливают наслаждение. И только сейчас я поняла, что подлинное глубокое наслаждение можно получить только с любимым человеком, когда ты открыта для него, а он – для тебя, и нет никаких запретных тем и нарушенных ритуалов.

Приливы-отливы… Резкий удар во мне – и волна отхлынула обратно, мое тело затрепетало, готовое вобрать в себя еще большее наслаждение и дойти до того предела, где стирается грань между бытием и сном. Где-то в глубине сознания мелькала мысль, что это не взаправду и происходит не здесь и сейчас, а где-то в другом мире и в другом месте. Когда радость и удовольствие слишком сильны, всегда есть искушение списать это на случайно выпавшую карту, а не признать заслуженным подарком судьбы.

Я с удивлением прислушивалась к своему телу. Я даже не подозревала раньше, что мне так нравится, когда целуют мочки ушей и – нежно – шею, туда, где при напряжении обозначается ямочка. Я открывала себя и свое тело заново. Когда Феликс вбирал в рот мочки моих ушей, они представлялись мне маленькими нежными раковинами, которые трепетали и вздрагивали от прикосновений его губ и языка, посылая импульсы наслаждения в мозг.

Вот мы сидим лицом друг к другу, и я, касаясь тела Феликса, скольжу по нему руками; мне надо удостовериться, что он – рядом и что он – мой.

Феликс движется во мне, медленно, и это сводит меня с ума! А когда он замирает во мне, мне кажется, что сейчас мое тело взорвется, я не в силах вытерпеть эту утонченную муку. Я делаю движение бедрами, но он не откликается. Я двигаюсь сильнее, сжимая мышцы, и тогда Феликс устремляется мне навстречу, как охотник, который ловко подстерег дичь. Я не взрываюсь – я просто тону в океане наслаждения: эти волны, набегающие одна за другой, не давая мне опомниться, эта влага, которая источается из меня, бьет через край… я растворяюсь в бездне удовольствия, и только поцелуи его твердых губ постепенно возвращают меня к жизни.

– Согрелась?

И вот мы оба смеемся…

– Принести вина?

– Принеси…

Мы пьем вино, потом идем в комнату Феликса и забираемся под толстое одеяло. Я обожаю такие толстые одеяла, под которыми чувствуешь себя ужасно уютно – как в норке. В детстве у меня было такое любимое одеяло – нежно-оранжевое: я ныряла под него и сразу засыпала, согретая этими килограммами спокойствия и нежности.

Я, натянув одеяло чуть ли не до глаз, улыбаюсь Ф.Ф.

– Спокойной ночи!

Он сгребает меня в охапку и целует в лоб:

– Спок нок!

Я проснулась и пошарила рукой по кровати: Феликса не было. Я быстро натянула нижнее белье и майку и помчалась вниз.

– Феликс! – закричала я.

– Я здесь! – откликнулся он спокойным голосом.

– Ой, слава богу. Я подумала: ты ушел!

– Я собираюсь уходить, на работу. А ты почему вскочила? Можешь еще поспать.

– Ты завтракаешь? – спросила я, не ответив на его вопрос. – Можно, я с тобой позавтракаю?

– И что ты спрашиваешь? Садись.

На Феликсе был деловой костюм. Темно-серый, цвета мокрого асфальта, и ослепительно-белая рубашка, ее манжеты выглядывали из-под рукава пиджака.

– Ох, какой ты красивый!

Я села на табурет, натягивая майку на колени.

Феликс улыбнулся мне краешками губ:

– В самом деле?

– Точно! Ты и сам об этом знаешь.

– Что будешь? Есть яичница с беконом, бутерброды с колбасой и сыром.

– Я не хочу есть, – перебила его я.

– Но ты же сама хотела позавтракать.

– Это чтобы побыть с тобой, посидеть тут. Ладно, давай кофе и бутерброд с сыром.

Сыр лежал на бутербродах, аккуратно нарезанный, я откусила от бутерброда и выпила глоток кофе из большой чашки. Я специально попросила налить кофе в эту чашку, чтобы подольше посидеть рядом с ним.

– Опаздываю, – пояснил мне Ф.Ф., – поэтому завтракаю уже в костюме.

– Тебе он очень идет. Сам выбирал?

– Конечно, сам.

– У тебя хороший вкус.

– Надеюсь. Слушай, хватит меня хвалить, а то я чувствую себя, как на выставке мод или в школе на собрании отличников.

– Ну, не буду. – Я умолкла и отпила очередной глоток кофе.

Я не могла ему сказать, что мне в нем нравится абсолютно все и я дико рада самому тому факту, что я сижу здесь, в этой кухне, пью кофе и смотрю на него. Чтобы не выдать своей щенячьей радости, я уткнулась носом в чашку, продолжая пить обалденно вкусный кофе маленькими глотками.

Феликс ел молча, быстро, поминутно поглядывая на часы. А я боялась нарушить это молчание, показаться ему назойливой или слишком глупой. Меня сковала какая-то непривычная робость, я притихла.