Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

Выпив кофе, я ликвидировала следы своего пребывания в кухне – вымыла чашки, поставила на место стул и проветрила комнату. У Герды была аллергия на духи и дезодоранты, и она могла «учуять» присутствие женщины, так что я отправилась наверх на второй этаж и заняла диспозицию у окна, спрятавшись за занавеской.

Машина Герды, белая «Вольво», подъехала к дому через полчаса. Она вышла из машины – высокая, грузная, в бесформенном сером балахоне. Герда любила серые и бежевые цвета и вещи свободного покроя, в которых она была похожа на летучую мышь. Герда обошла машину и распахнула дверцу, чтобы могла выйти Лиза. Мой маленький родной лапусик, в белой курточке и серых брючках, с медведем в руке, выпрыгнула из машины и побежала к дому.

Резкий окрик Герды вернул девочку на место. Герда не любила шума, беготни, детского смеха. Это была суровая шведка, с лицом, cловно высеченным из камня. Мне она представлялась потомком древних викингов, из тех, кто безжалостно скальпировал своих врагов или всаживал в них остро заточенное копье.

Лиза шла рядом с Гердой, смешно подпрыгивая на ходу. Стукнула дверь, и они вошли в дом.

Снизу раздались голоса: Герда за что-то выговаривала сыну. Потом все стихло. Раздался топот Лизиных ног: девочка поднималась по лестнице. Я запаниковала: вдруг Лиза войдет в комнату, бросится ко мне с радостным восклицанием, и меня обнаружат раньше времени? Трудно сказать, как отреагирует на это Герда. Но одно я могла сказать наверняка: ничего хорошего ждать от нее мне не приходится.

Я закрылась в шкафу, спрятавшись между костюмами Берна, в которых он уже почти не ходил. Они обычно висели в шкафу в гостевой. Когда же в ней кто-то ночевал, костюмы временно перекочевывали в гардероб Берна.

Я стояла там, задыхаясь от спертого воздуха, когда услышал крик Берна:

– Натали! Выходи! Мама уехала.

И тут же – звонкий, радостный вопль дочки:

– Мама! Мама!

Я чуть не вывалилась из шкафа, когда распахнулась дверца.

Лиза стояла и смотрела на меня, раскрыв рот.

– Мама! А что ты там делаешь?

Я подхватила ее на руки и закружила:

– Прячусь от разбойников.

– Осторожней! – сказал Берн. – А то у нее закружится голова.

– Не закружится, – сказала я, кружа Лизу по второму разу. Дочка визжала от восторга.

– Мама! Еще раз! Еще-е-е-е…

Поставив Лизу на ноги, я скомандовала:

– А теперь – рассказывай все свои новости, и немедленно!

– Ой, столько всего произошло, – затараторила дочка. – У меня выпали еще два зуба. И появились новые мишки. А еще у меня появилась подруга…

Я слушала милую дочкину болтовню, и все внутри меня сжималось от чувства глубокой печали. Мне так хотелось, чтобы она всегда была со мной! Все время! В горле у меня стоял комок, и я не могла даже разговаривать.

– Мам! Ты что, плачешь? – Лиза провела пальцем по моей щеке. – Не надо, мамочка! – И она прижалась ко мне.

– Не буду, – сказала я, смахивая слезы. – Честное слово, не буду.

Берн, нахмурившись, смотрел на нас.

– Я все время тебе говорил, что плакать нехорошо. Никогда не плачь, как мама!

– Тоже мне, моралист! – вспыхнув, сказала я. – Что за глупости ты внушаешь ребенку? Уже и поплакать нельзя! Слезы, между прочим, очищают душу. Но всяким толстокожим мужикам, до которых не достучишься, этого не понять.

Но моя стрела пролетела мимо цели: Берн только хмыкнул в ответ на мои слова.

– Мама! Пойдем в мою комнату, – потянула меня за руку Лиза.

– Идем, идем.

– Я буду в гостиной, – сказал Берн. – Посмотрю телевизор.

Это было его любимое занятие.

Время пролетело быстро, я читала Лизе книжки с картинками, играла с ней, она показывала мне свои рисунки и старые, и новые.

Раньше она любила рисовать яркими красками: желтыми, оранжевыми, синими, красными. У нее даже небо часто было не синим, а оранжевым. У меня такое настроение, говорила Лиза, – веселое и оранжевое. Сейчас ее рисунки были выполнены в мрачных тонах: серых, лиловых, коричневых. Последний рисунок изображал дождь, черные дома без окон и девочку в черном пальто, с коричневой собакой на поводке.

– Лиза! Почему такой мрачный рисунок? – спросила я. – Ты с кем-то поссорилась или поругалась?

– Мама! – Лиза посмотрела по сторонам, словно нас мог кто-то подслушать. – Меня Герда все время ругает и наказывает. Да и папа… – Она замолчала. – Ты меня не выдашь? – спросила она уже шепотом.

– Лиза! – Я откинула волосы с ее лба и прижала к себе. Мы сидели на ее диване и смотрели рисунки. – Конечно, не выдам. О чем речь! Я же не предательница.

– Я так плакала, так плакала, когда рисовала это. Вот и получилось плаксиво, – сказала она. – Мама, а ты… насовсем? Ты больше никуда не уедешь? А то папа и Герда говорят, что ты меня бросила.

Я стиснула зубы.

– Лиза! Ты никому никогда не верь. Я тебя не бросила, просто так получилось, что пока мы не можем жить вместе. Но скоро все изменится. – И я приложила палец к губам. – Только ты меня тоже не выдавай! Договорились?

– Ура! – Лиза бросилась мне на шею. – А когда это будет?

Я приблизила свои губы к ее уху.

– Скоро.

– Ладно, – тоже шепнула мне на ухо Лиза. – Мы друг друга не выдадим. Это будет нашим секретом!