Адвокат дьявола

– Это так. Но я не понимаю, куда вы клоните, ваша светлость.

– Недавно я прочел, – холодно ответил епископ, – что некоторые теологи вновь протаскивают идею, что канонизация святого есть непогрешимое решение Папы, обязательное для всех верующих. С моей точки зрения, это спорное утверждение. Приобщение к святым основано на биографии слуги божьего и исторических сведениях о совершенных им чудесах. И в первое, и во второе может вкрасться ошибка, а Папа непогрешим лишь в толковании основополагающих принципов веры. Он ничего не может к ним добавить. А каждый новый святой – добавление к календарю.

– Согласен с вами, – нахмурился Мередит. – Но я не понимаю, почему вы придаете такое значение мнению теологического меньшинства?

– Меня беспокоит не менее, монсеньор. Это тенденция, тенденция скрыть суровую простоту веры под грудой толкований, комментариев, предположений, чтобы не только верующие, но и все прочие не добрались до нее. Я сожалею об этом. Сожалею потому, что это нагромождение становится барьером между пастырем и людскими душами.

– Вы верите в святых, ваша светлость?

– Я верю в святых, как верю в святость. Я верю в чудеса, как верю в Бога, который может приостановить действие введенных им законов природы. Но я верю и в то, что почерк Бога ясен и прост, чтобы написанное могли прочесть все люди доброй воли. И я сомневаюсь в его присутствии там, где налицо путаница и противоречия.

– Как я сомневаюсь в чудесах Джакомо Нероне?

Епископ ответил не сразу: но отошел на несколько шагов, постоял, погруженный в раздумье, оглядывая покой долины, оливы и апельсиновые деревья, людей, раздетых по пояс, работавших на дамбе. Лицо его затуманилось, словно скрывая внутреннюю борьбу. Мередит озабоченно наблюдал за ним, не решаясь в свою очередь заговорить. Наконец епископ вернулся. Лицо оставалось суровым, но взгляд смягчился:

– Я много думал в последние дни, монсеньор. И молился. Вы вошли в мою жизнь в критический момент. Я – епископ церкви и в то же время зачастую нахожусь в оппозиции к тому, что говорится и делается моими коллегами в Риме, не в вопросах веры, но – дисциплины, политики, позиции. Я убежден в своей правоте, но осознаю опасность, грозящую тем, кто выбирает собственный путь, опасность впасть в гордыню и погубить все, чего надеялся достичь. Вы правы, сказав, что я боюсь перста Господня. Я… я сижу на вершине. Подчиняюсь только папе. Но я одинок и часто оказываюсь в тупике… как в случае с Джакомо Нероне. Я вот сказал вам, что мне не нужен святой. Но вдруг он нужен Богу? Это только один вопрос. Есть много других. Потом появляетесь вы, человек, отмеченный печатью смерти. Вы тоже в тупике и боитесь перста Господня. Я нашел в вас брата, которого готов полюбить и довериться всем сердцем. Оба мы сейчас ждем знамения… луча света, что прорежет окружающую нас тьму.

– Ночью я лежу без сна, – отозвался Мередит. – Чувствую, как жизнь покидает меня. Когда приходит боль, плачу, но в слезах нет просьбы о милосердии, лишь страх. Я опускаюсь на колени и молюсь, но слова пусты, как высохшие тыквы, гремящие в тишине. Темнота ужасает меня, а рядом никого нет. Я вижу не знамения, а символы противоречий. Стремлюсь раскрыть душу вере, надежде, любви, но воля моя – сорванная былинка в ветрах отчаяния… Я рад, что вы, ваша светлость, молитесь за меня.

– Я молюсь за нас обоих, – ответил Аурелио. – И молитва привела меня к решению. Мы должны просить о знаке божьем.

– Каком знаке?

Помолчав, епископ ответил:

– Вот какой должна быть наша молитва: «Если в твоей воле, о Боже, показать добродетели слуги твоего, Джакомо Нероне, прояви их нам в теле Блейза Мередита. Верни ему здоровье и вырви из объятий смерти во славу Иисуса Христа, господина нашего».

– Нет! – вскричал Мередит. – Я не смогу! Не посмею!

– Если не для себя, то для меня.

– Нет! Нет! Нет! – отчаянно отбивался Мередит, но епископ не отступал:

– Почему нет? Вы отрицаете всемогущество Божие?

– Я верю в него!

– Или милосердие?

– Ив это тоже!

– Но не для себя?

– Я не совершил ничего такого, чтобы заслужить его.

– Милосердие дается, а не зарабатывается! Дается просящему, а не покупается добродетелью.

– Я не решусь просить об этом! – голос Мередита звенел от страха. – Не решусь!

– Вы попросите, – мягко настаивал епископ. – Не для себя, но для меня и таких же несчастных, как я. Вы произнесете эти слова, даже если они ничего и не значат, потому что я, ваш друг, прошу об этом.

– А если их не услышат… – Мередит заставил себя взглянуть в глаза епископа. – Если их не услышат, тьма вокруг меня еще более сгустится, и я так и не узнаю, то ли позволял себе слишком многое, то ли недостаточно верил. Ваша светлость взваливает на меня новый крест.

– У вас крепкая спина, друг мой, куда более крепкая, чем вы думаете. И вы еще сможете перенести Христа через реку.

Но Мередит словно окаменел, уставившись на залитую солнцем долину, и вскоре епископ покинул его, чтобы дать указания садовникам, опрыскивающим апельсиновые деревья.