Адвокат дьяволов

Дверь нам открыла сама Раиса Федоровна — седая, маленькая, но еще очень подвижная старушка. Она была уже предупреждена Толиком о нашем приезде. Раиса Федоровна сразу, у порога, обняла и расцеловала меня и тут же проводила в спальню, где на высокой кровати, головой к двери и ногами к окну, лежал в белой нательной рубахе (какие еще в советские времена выдавали солдатам, и я сам когда-то такую носил) Вениамин Иванович.

— Веничка, смотри, вот и Сережа приехал! — радостно сообщила Раиса Федоровна своему мужу. — А мы тебя ждем с самого утра…

Нет, конечно же они ждали (ждали много лет) своего любимого сына, а я был в данной ситуации, после вчерашних событий, лишь утешительным призом.

— Наконец-то мы тебя увидели, а то все в газетах читаем да по телевизору… — продолжала говорить Раиса Федоровна. На ней было надето синее легкое летнее платье с белыми крупными цветами, наверное самое лучшее в ее гардеробе.

Она усадила меня на стул, стоявший рядом с кроватью. И я теперь смог рассмотреть Вениамина Ивановича. Это был чрезвычайно худой, с практически лысым черепом старик, у которого только в области висков оставались еще редкие пучки седых волос. Он взял своими тонкими руками мою ладонь и принялся гладить ее, словно слепой. Я неотрывно следил за его руками с длинными пальцами, которые, казалось, были такими же прозрачными, как и он сам, — с кожей цвета слоновой кости.

— Тебе было трудно, — сказал он тихим голосом. — Я знаю, я это знаю…

Я молчал.

— Нормально доехали? — спросил он чуть погодя.

— Нормально… Эдуард очень переживает, что так получилось. Он хотел вас увидеть. Может, все-таки отвезти вас?

— Да куда ему! — ответила за мужа Раиса Федоровна. — Он уже еле встает. Я его на себе в туалет таскаю.

— Нет, я не смогу, — согласился с ней Вениамин Иванович. — Вы поезжайте с Раей, а она мне потом расскажет…

Мы побыли все вместе еще некоторое время. Вениамин Иванович спросил меня о самочувствии сына и о том, как он сейчас выглядит:

— Снова с усами и с бородой?

— Нет, еще без усов… Похож на вас.

Вениамин Иванович впервые за все время улыбнулся. Ему было приятно.

В моих словах не было ни лести, ни лжи: Лимонов и впрямь лицом похож на своего отца, но всем остальным, в том числе и характером, он явно в мать.

Осматривая комнату, где кроме старого, как и все здесь, платяного шкафа больше ничего и не было, да и не могло поместиться, я заметил лежащую на шкафу гитару.

Раиса Федоровна перехватила мой взгляд и пояснила, кивнув на мужа:

— Это он раньше играл. И пел.

— Что? — откликнулся Вениамин Иванович.

— Ничего. Это я Сереже про твою гитару рассказываю… А вот Эдик не играл. Но петь тоже любит.

— Да, — подтвердил Вениамин Иванович.

Я сразу вспомнил кадры энтэвэшного репортажа из колонии, где Лимонов поет в лагерном хоре песню Геннадия Гладкова из мультфильма «Бременские музыканты»:

Ничего на свете лучше не-ету,
Чем бродить друзьям по белу све-ету.
Нам дворцов заманчивые своды
Не заменят никогда свобо-оды…

Кафка!.. Но я, разумеется, промолчал.

(Когда в 2010–2012 годах я работал над музыкальным альбомом ЛИМОNOFF, то попросил питерского музыканта Наиля Кадырова использовать в аранжировке песни «Ножик» («Батя, ты мой батя…»), посвященной отцу Лимонова, акустическую гитару, на которой так любил играть (и, по словам Лимонова, играл замечательно) Вениамин Иванович Савенко. Исполнил ту песню в альбоме земляк Лимонова — харьковчанин Захар Май.)

Через два часа мы приехали в Белгород, где мать наконец встретилась с сыном после долгой разлуки и немалых испытаний, выпавших на его долю. Они посидели вместе в гостиничном номере, потом — в просторном холле отеля, где не было людей, но было более прохладно, чем на улице под лучами июльского солнца.

Четыре часа спустя я повез ее назад в Харьков.

Когда мы благополучно преодолели границу и все сложности и переживания остались позади, я включил CD-проигрыватель, и Раиса Федоровна услышала мою только недавно записанную и еще даже не слышанную самим Эдуардом, песню «Хризантема». (Ему я ее приберег на обратную дорогу в Москву.)

— Это стихи Эдика! — признала Раиса Федоровна произведение сына. — А поет кто?

— А поет Сергей Валентинович, — пояснил ей Нечаев.

— Сережа, это ты?! — не поверила она. — А ну-ка, включи еще раз… Да, точно — ты… Романс!

Еще до наступления темноты мы вернулись в Белгород уже вместе с Тишиным.

При последнем пересечении границы нас снова подвергли проверке украинские таможенники, которым моя машина, видимо, примелькалась. Не знаю, чего они хотели у нас найти, переворошив второй раз за день всю машину. Наверное, сало — главный стратегический продукт независимой Украины. Но ни сала, ни горилки мы с собой не везли.

За всей этой суетой и волнениями нам некогда было о них даже и подумать…

Лимонов с нетерпением ожидал нас в гостинице.