«Задам всего один вопрос. Ответь лишь на него. Их убил тот самый маньяк?»
Реакцию получаю мгновенно. Обалдеть! Шестирко совсем не спит.
«Нет».
Я выдыхаю.
Слава всем богам, ангелам и демонам! Спасибо! Ура! Моих родителей не убивал маньяк, с которым я сплю!
Следом еще одно сообщение:
«Ты хоть знаешь, в чьем доме находишься?»
А Виктор знает? Стоп. Откуда?! Или это проверка? Ладно…
«Конечно. И я не хочу с тобой разговаривать. Ты ничем не лучше убийц после того, как поступил с сестрой Лео».
«Ты у Гительсонов, Эмилия. Ты хоть представляешь, кем был владелец резиденции? За Чацким наблюдают не только из-за дела убийцы».
Как?! Откуда он знает, где я? Опять следил? Или вообще сидит у костра за оградой? Не перестаю удивляться его находчивости! Эти оперативники как поисковые собаки.
«Хочешь сказать, что Лев Гительсон был бандитом?»
«Не просто бандитом, солнце мое. Гительсон был жестоким мафиозным авторитетом и заправлял многими группировками».
Я фыркаю. Несложно догадаться, что деньги на подобные хоромы получены незаконным путем. И сама понимаю. Но Лео-то при чем? Глава семейства умер. Стелла, конечно, знает, чем занимался муж, но не мне судить. Я нежусь в покоях убийцы.
«Чего ты хочешь, Виктор? Я не могу помочь. Да и не желаю. Ты мне омерзителен».
«Эми, если хочешь знать, почему я так поступил, то приди и спроси. Я объясню. Не хочу мусолить обиды прошлого, что бы Лео себе ни думал. И ты прекрасно знаешь, что мой друг, пусть он и мерзавец, умер не своей смертью, а я знаю, кто приложил руку к его гибели. Прежде чем обвинять, задумайся и об этом. И раз уж ты в злосчастном мафиозном доме, то знай, что Гительсоны имеют отношение к гибели твоей семьи».
Сердце ударяется о ребра и стучит, горло сжимается изнутри.
Трясущимися руками выключаю экран телефона.
Хватит!
Понятия не имею, правду говорит Виктор или решил надавить на больную мозоль.
Однако… вдруг он прав? Если хозяин дома заправлял бандами, то слова Виктора вполне могут быть истиной в последней инстанции. Но чем насолили Гительсонам мои родители?
Боже… ну опять…
Я поджимаю колени и утыкаюсь в них носом, вытираю слезы об одеяло. «Не плакать, не плакать», – бормочу, точно мантру. Не хочу, чтобы Лео увидел меня в слезах, когда вернется, не хочу, чтобы хоть кто-то на планете лицезрел мои стенания, надоело быть слабой трусливой девочкой, которой все пользуются как вздумается.
Всхлипываю, листая фотографии в телефоне, нахожу единственную с мамой и папой. Я пересняла ее с семейного альбома. Там их много. Но «много» я морально не осилю. Если не думать о проблеме, то ее будто не существует. Бред, конечно, однако я привыкла так поступать. Кладу боль в коробочку и отношу в закрома памяти, прячу, запираю за ней дверь на сотню замков. Иногда дверь скрипит, намекает, что коробка по-прежнему там. Обычно это происходит, когда кто-то о ней напоминает, и тогда она отзывается, вопит: «Достань же меня и разберись с этим дерьмом как взрослый человек».
Я игнорирую…
Она визжит и кромсает мозг изнутри, оттого бегут слезы, немеет язык и меня силой засасывает в затерянную Атлантиду памяти. Тогда приходится завязывать глаза и затыкать уши, пока визит в прошлое не закончится новым побегом.
Поджимаю губы. К счастью, слишком устала, чтобы рыдать в голос, и сижу оцепенелая. Впала в анабиоз.
– Я тебя обидел? – шепот у виска.
Лео садится рядом, убирает с лица мои волосы. Я и не заметила, как адвокат вышел из душа, – он передвигается бесшумно, словно легкий ветер по водной глади. Зеленые глаза блестят в слабом свете торшера.
– Нет, я… задумалась. Все хорошо.
– На тебе лица нет.
– И что? Не все мои огорчения крутятся вокруг тебя, – бурчу я.
Ага. Не все. Девяносто девять процентов!
– Мало ли, – улыбается он, поглаживая мою щеку костяшками пальцев. – Может, ты плачешь, потому что я не разрешил убрать осколки вазы?
– Очень смешно, – насупливаюсь я.
Лео забирается под одеяло, обнимает меня и ласково целует в лоб. Я таю в его руках. Мягкие поглаживания и нежные прикосновения не похожи на агрессивные действия Лео часом раньше. Оборотень какой-то, а не мужчина.