Адвокат мог не знать

— Ты не можешь пойти к Броку, потому что у меня нет времени тебя отвезти. Я от тебя тоже не в восторге в настоящий момент, но никуда нам друг от друга не деться. А теперь иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока не сможешь себя вести как положено. И сию же минуту выключи телевизор!

Даг чуть было не ретировался. Все равно никто не обратил бы на него внимания, если бы он трусливо отступил к своей машине и уехал куда подальше. «Это не твое дело, — напомнил он себе. — Нечего набиваться на неприятности, у тебя их и так хватает».

— Ты злая! — рыдал Тайлер. Щенок присоединился к нему и перешел с лая на вой. — Если бы у меня был папочка, он бы не дал тебе меня обижать. Я хочу моего папочку!

— О, Тай, я тоже хочу, чтобы папочка был здесь.

Вот это его и добило: жалобный плач ребенка и безысходность, прозвучавшая в голосе Ланы. Даг решился — он широко распахнул дверь и вошел. Но он решил разыграть внезапность появления: вошел с широкой, простодушной улыбкой и жизнерадостно спросил:

— Что тут происходит?

Лана обернулась. Раньше он всегда видел ее безупречно одетой и ухоженной, вдруг понял Даг. Даже когда они занимались любовью, она каким-то чудом умудрялась выглядеть причесанной, аккуратной, собранной. Сейчас ее волосы напоминали воронье гнездо, глаза были полны слез, она стояла на полу босиком, а на груди трикотажной футболки с надписью «Лучшая мама на свете» красовалось большое кофейное пятно.

Краска смущения залила ее щеки, она беспомощно всплеснула руками.

Его очаровала деловитая и стильная леди-адвокат. Его соблазнила живая, горячая, уверенная в себе прелестная блондинка. Его заинтриговала молодая вдова и одинокая мать, с легкостью, как ему казалось, справляющаяся со множеством обязанностей. Но окончательно влюбился он в эту близкую к истерике, несчастную женщину, беспомощно стоявшую посреди разбросанных на полу игрушек.

— Извини, — Лана изобразила на лице некое подобие улыбки. — У нас тут сейчас бедлам. Вряд ли это удачный момент…

— Она на нас кричала. — В поисках сочувствия Тайлер бросился к Дату и обхватил руками его ноги. — Она сказала, что мы плохие.

Даг подхватил мальчика на руки.

— Но ты же сам напросился, верно?

Губки Тая задрожали. Он покачал головой и спрятал лицо на плече у Дага.

— Она отшлепала меня по попке.

— Вот так? — Даг легонько похлопал по вышеупомянутой части тела.

— Не знаю. Она злая. Можно мне уйти к тебе?

— Нет, молодой человек, — вмешалась Лана, — вам можно уйти только в свою комнату. — Она попыталась отнять Тайлера у Дага, но мальчик вцепился в своего спасителя мертвой хваткой.

— Почему бы тебе не ответить на звонок? — спросил Даг, кивком головы указывая на надрывающийся телефон. — Дай нам минутку.

— Я не хочу, чтобы ты…

Чтобы он… что? Был здесь? Видел все это? Видел ее?

— Ладно, — сдалась Лана и пошла отвечать на звонок. Даг выключил телевизор, подошел к двери и свистнул, подзывая щенка.

— Трудное выдалось утро, Громобой?

— Мама нашлепала меня! Она меня ударила. Три раза.

— Моя мама тоже иногда меня шлепала, но, если честно, попке не было больно. Страдали только мои чувства. А ты в отместку сказал, что ты ее больше не любишь. Чтобы ей тоже было больно.

— Я ее не люблю, когда она злая.

— А часто она злится?

— Не-а. Но сегодня она злая. — Тай поднял голову и устремил на Дага взгляд, которому сумел придать одновременно скорбное, невинное и полное надежды выражение. — А можно мне сегодня пожить у тебя?

— Ну ты сам подумай. Если ты уйдешь ко мне, твоей маме будет очень одиноко.

— Она меня больше не любит, потому что плохие парни засорили туалет, и он перелился через верх, а мы испачкались арахисовым маслом и испортили туфлю. — По щекам мальчика покатились слезы. — Но мы же не нарочно!

— Бурный выдался денек. — Не в силах больше сдерживаться, Даг расцеловал обе горячие, влажные от слез щечки. — Но если ты не нарочно, значит, надо бы попросить прощения. Как ты думаешь?

— Она меня не послушает. Она сказала, что мы — пара язычников. — Теперь глаза Тая округлились, в них появилось озадаченное выражение. — А что это такое?

Ну как против этого устоять? Всю жизнь Даг старался избегать привязанностей, идти своей дорогой, ни во что не вмешиваясь. Он дорожил своим одиночеством. И вот теперь эта женщина, этот ребенок, этот щенок вцепились крючьями в его бедное сердце.

— Это те, кто плохо себя ведет, — вот как ты с Элмером. Твоей маме надо работать, а вы ей мешали.

— Мама Брока не работает.

Даг вспомнил свое собственное детство. Он тоже жаловался и дулся, когда мама была слишком занята чем-то другим, вместо того чтобы уделять все внимание ему. «Ах, ты слишком занята для меня, да ? Прекрасно. У меня тоже не найдется минутки для тебя». До чего же это было глупо! А глупее и обиднее всего то, что он только теперь это понял, когда ему за тридцать. Увидел зареванного четырехлетнего мальца и понял, чем отзывались его детские обиды в сердце матери.