Адвокат – невидимка

– Мне нет дела до ваших желаний, – оборвал он ее на полуслове. – О, господи, лучше бы я предпочел Ройтмана! Вы, похоже, так и не догадались, почему я не отмел вашу кандидатуру сразу же, когда прохвост Карасев пригласил вас на предъявление обвинения? Вы думаете, что я пожалел денег, отвергая помощь лучших адвокатов России? Ничего подобного! Я надеялся на себя! Я знал, что я лучший! Мне не нужны были чужие амбиции, это дикое желание заработать на моей защите славу. Я нуждался лишь в помощнике, молодом, умном, расторопном, в том, кто станет моими ногами на свободе, моими ушами, моими глазами. В том, кто будет выполнять мои просьбы безоговорочно, не задавая вопросов и не внося ненужные коррективы. Я надеялся на вас. И что я получил? – Он уставился на Лизу, словно ожидая, что она из молодой привлекательной девушки разом превратится в лягушку. – Я получил черную неблагодарность! Моя помощница, видите ли, возомнила, что сможет за меня определять ход защиты и делать то, что ей заблагорассудится! Зачем вы ходили к моей жене? Зачем? Я вас об этом просил? Потом все ваши рассуждения, снабженные доброй порцией нуднейших нравоучений о чести и совести. Да оставьте вы меня в покое! Позвольте мне самому определять, как защищаться. Но нет! Вы решили, что способны давать уроки. Да кому? Самому Лещинскому!

– Но я додумалась до того, как злоумышленник проник в вашу комнату, оставшись незамеченным для камер наблюдения, – выложила она последний козырь, отчаянно понимая, что делает это не вовремя и впопыхах.

– Избавьте меня от ваших размышлений! Вы запороли мне все дело. Надеюсь хотя бы, что вы сделали это по глупости, а не вступив в сговор с обвинителем! – сказал Лещинский в запальчивости.

– Чтобы я договаривалась с Немировым? – ахнула Елизавета, пораженная самим этим предположением.

– Ну, довольно, – нетерпеливо махнул рукой обвиняемый. – Ступайте прочь!

Дубровская пожалела, что долгое время проявляла благодушие, стараясь не реагировать на выпады Лещинского. Он переходил все допустимые правила приличия, выставляя ее полной кретинкой, в то время как она последние несколько месяцев жила только его делом.

– Хорошо, – сказала она с каменным лицом. – Что мне прикажете говорить в прениях?

– Все, что посчитаете нужным, – небрежно бросил он. – Что до меня, я предпочел бы, чтобы вы на время потеряли голос. Наешьтесь мороженого. Я даже могу компенсировать вам затраты.

– Можете не продолжать, – холодно ответила Лиза. – Ваша основная мысль мне понятна. Надеюсь, вас постигнет горькое разочарование, когда вы увидите, что своим освобождением вы обязаны именно мне.

– У меня даже нет охоты смеяться, – заявил Лещинский, закрывшись в броне ледяного презрения. – У вас отвратительное чувство юмора.

…Послушать заключительные речи участников процесса желали многие. Публика, заполнив деревянные скамьи для зрителей, разместилась, как в театре во время премьеры, на приставных стульях. Проходы были заняты чрезвычайно деловыми людьми с камерами и фотоаппаратами. Кондиционеры, работающие на всю мощь, положения не спасали. Воздух казался тяжелым и влажным, насыщенным дыханием нескольких десятков людей.

– Уважаемые заседатели! – обратился к присяжным прокурор. – Вот и закончилось судебное следствие. Пора подводить итоги…

Дубровская слушала речь Немирова вполуха. Она знала, о чем он будет говорить. Государственный обвинитель был непревзойденным умельцем выстраивать доказательства в логическую цепочку. Если Лещинский брал публику театральными эффектами, эпатируя, ошеломляя, подавляя своими придумками, то Немиров раскладывал доказательства по полочкам, досконально анализируя каждое произнесенное в суде слово. Речь его была сухой и неэмоциональной, по этой причине он всегда проигрывал Лещинскому. Но сегодня, похоже, фортуна была на его стороне, и он сам чувствовал это, воодушевленный и возбужденный до крайности, он даже позволил себе отойти от привычного для него плана обвинительной речи.

– …Я скажу вам то, что, возможно, говорить не вправе, – вещал он, проникновенно глядя на присяжных. – Я надеялся, что защита представит новые доказательства, которые позволят нам по-иному взглянуть на дело, оправдать подсудимого. Но чуда не произошло! – Он развел руками. – Факты – вещь упрямая, и они твердят одно: Лещинский виновен!

Дубровская отчаянно следила за лицами присяжных, надеясь увидеть в них отражение собственных мыслей. Но заседатели были спокойны, словно заранее уверены в непоколебимости своего решения. Некоторые из них кивали, соглашаясь с отдельными, самыми яркими моментами в речи обвинителя.

– …Как бы я хотел объяснить этот чудовищный поступок хоть какими-то мало-мальски убедительными мотивами, – «переживал» обвинитель. – К примеру, погибшая девушка шантажировала Лещинского. Ну, или оскорбляла его мужское достоинство. Конечно, это не оправдывало бы подсудимого, но тогда его хотя бы можно было понять! Но убивать только для того, чтобы скрыть совершение другого гнусного деяния – сексуального акта, – это уж, знаете, ни в какие ворота не лезет…