Адвокат с Лычаковской

— Их действия ослабляют монархию изнутри, — буркнул редактор, которому уже надоело кружить, и он уселся на свой стул. — Кроме того, не обязательно надо сейчас держаться москвофилов, чтобы проникнуться радикализмом, раздобыть оружие и начать стрелять в высоких должностных лиц среди бела для. Вот почему я вспомнил тут студента Сичинского. В апреле не только весь Львов — вся Галиция гудела от того, что он дерзко застрелил в собственном кабинете графа Потоцкого. И к москвофилам и их деятельности тот убийца не принадлежал. Наоборот, стрелял в наместника, протестуя против притеснений украинского населения. Зараза пришла из России, пане Кошевой, должны это признать.

— Не собираюсь спорить. Вы сказали, этого студента уже осудили?

— Единогласно, все двенадцать присяжных сказали: «Виновен». Он имел своих адвокатов, и каким-то образом там затесался Сойка. Сначала серьезно брался за дело, потом отошел. Почему — Бог его знает. Но мои приятели в суде обмолвились: будто перед тем пан Геник уговорил коллег обжаловать приговор, требуя психиатрического освидетельствования. Когда Сичинского поймали, еще тогда уговаривали сыграть сумасшедшего. Не захотел, но после приговора будто согласился.

— Вы действительно много знаете.

— На то я редактор. И сведем все вместе, пане Кошевой. Покушение на наместника — лишь маленькая частица. Хоть застрелили, как по мне, выдающегося человеке показательно: террор радикалов стал большой проблемой. Достали губернатора, что уже говорить про других?

Моравский снова поправил очки, вздохнул:

— И опасность в том, пане Кошевой, что за москвофилами — значительно большая поддержка, чем за спиной русинского студента. Они, как уже говорилось тут, вроде ослабли. И снова оживают — в виде более радикальных движений. Разница между ранешними и теперешними проходит мимо внимания посторонних, не посвященных. Но мы, неравнодушные граждане, которые осознают действительное положение дел, понимаем одно. Еще лет десять назад москвофилы, апологеты русского царя, армии не имели. Сейчас же их тайное войско — те самые бомбисты. Которые шпионят в пользу государства российского. И, судя по настроениям, которые мало кто из рядовых горожан чувствует, к чему-то активно готовятся. Впрочем, выявлять конфидентов — прямая обязанность контрразведки. Ваш пан Сойка навряд ли не понимал, с кем имеет дело и кого так исправно защищает. Вот так, его взяли на заметку. И вот вдруг к нему приехал гость, подданный русского царя и, по сути, враждебного нам государства. Кто даст гарантию, что вы, пан Кошевой, не агент?

Клим коснулся правого века.

— Панове, я не агент, — ему показалось, это прозвучало немного наивно, будто подростковые оправдания. — Все, что вы рассказали мне сейчас, для меня новость и диковинка. Я ехал сюда за спокойствием. Попал в бурное море. Нечему радоваться.

— Вот и живите себе спокойно, Климентий, — сказал Моравский. — Считайте, сегодня у вас во Львове есть коллеги. Которые желают вам только добра. Поэтому и пригласили, чтобы познакомиться, объяснить все, что можно объяснить, — советник замолчал, но лишь на мгновение. — И держитесь от этой истории, от всего, что как-то связано с Евгением Сойкою, как можно дальше. Собственно, это все, что хотелось вам сказать.

Высказался он деликатно, красиво.

Другой бы обманул.

Только не Клима Кошевого, которого полицейский в тюрьме яростно бил головой об стену.

Сейчас его предупредили, чтобы не совал нос не в свое дело.

На улицу он вышел последним.

Поминальный обед, если уже как-то называть это собрание, длился еще почти час. После инженеровых слов присутствующие за столом довольно быстро потеряли к чужаку интерес, принявшись обсуждать общие темы, общих знакомых, причем, не сговариваясь, забыли не только про убитого адвоката Сойку, но и про живого Кошевого. Тоже адвоката, однако на данный момент — человека без определенных занятий, вида на жительство и особенно — почти без копейки в кармане. Клим прекрасно понимал, что его нынешнее положение этим влиятельным горожанам известно. Однако даже не надеялся на предложение чего-то большего, чем приглашение поесть. Встать и уйти с гордо поднятой головой не счел подобающим. Поэтому вел себя так, как в данной ситуации разумнее всего было: молча сидел на своем месте, слушал разговоры, которые совершенно его не касались, и ел, выжидая до конца дня. Имея в портмоне скромный капитал, старался тратить двадцать благотворительных крон очень экономно, только на кофе и питание.