Адвокат с Лычаковской

— Я ничего не хочу. Сегодня спас свою жизнь и дальше намерен освоиться в Львове. Как получится — не знаю. И лучше начинать все с чистого листа, не озираясь при этом. Вы можете гарантировать мне ненападение. Но все равно вашего веса в здешнем обществе хватит, чтобы со временем, рано или поздно, вытереть об меня ноги. Если вы уважаете пани Магду так, как только что признали, у вас хватит силы и ума принять именно то решение, которое нужно. В таком случае вам тоже придется когда-нибудь начать с этой женщиной все с чистого листа — при условии, что она сама захочет вернуть ваши отношения. Ваш разрыв, пане Вишневский, — гарантия моей безопасности. Разве вы захотите когда-нибудь поквитаться со мной, как с Сойкой, окончательно поставив нас на один уровень. Но или сначала, или потом придется что-то решать со свидетелем, паном Шацким. Неужели вы, тот, кто фактически потерял родную сестру, способен когда-нибудь отнять отца четырех детей? Итак, итог следующий. Или вы обрекаете пани Магду на не достойную ее жизнь с убийцей — или мы с вами даем друг другу гарантии ненападения. К тому же таким образом вы, возможно, потеряете, несомненно, дорогого человека. Тем не менее, простите за чрезмерную патетику, сохраните себя.

— То есть?

— Никого больше не убьете, пане Адам. Для человека вашей организации это очень важно.

Вот теперь Клим иссяк и замолчал, ожидая ответа.

Как и предполагалось, Вишневский молчал. Несколько раз сжал и разжал кулаки. В очередной раз взглянул на Шацкого, потом — на Кошевого, снова на Йозефа.

— Я должен подумать, — молвил наконец.

— Вы вольны принять любое решение. Оно не для меня. Решайте для себя, пане Адам. Определяйтесь. Мне не о чем дальше с вами говорить. Разве сами подскажете тему.

Вместо ответа инженер Адам Вишневский решительно шагнул ему навстречу.

Но вдруг остановился.

Так же решительно развернулся.

Не говоря ни слова, подошел к раскрытому окну. Сел на подоконник, развернулся, перевернулся на живот.

Мгновение — и скользнул вниз.

Приземлился почти неслышно. Не сдержавшись, Клим подбежал, выглянул в ночь. Никого не увидел, ночной визитер призраком растворился в темноте.

Кхекнули.

Повернувшись, Кошевой утомленно вздохнул, кивнул лекарю:

— Справились. Я думал, будет хуже. Что скажете, Шацкий? Молчали все время, так на вас не похоже…

С кровати доносилось знакомое чмоканье губами.

— Жаль, нельзя рассказать моей Эстер про ваш гений, пане Кошевой.

— Нам с вами будет что ей рассказать, — успокоил его Клим. — Хотя бы о том, как я пригласил вас к себе и вы так перебрали наливки, что пришлось оставить гостя тут. Вы сами предложили такую легенду, потому что лучше знаете свою жену.

— Придется вносить коррективы, — в голосе Шацкого звучала грусть.

— Вы про что?

— Ради сохранения наших общих тайн, пане Кошевой, придется пойти на еще большую жертву.

— На какую?

— Вей, на еще больший позор. — Йозеф совсем по-детски шмыгнул носом, чего с самого начала знакомства Клим за ним не замечал. — Когда тот черный великан залез в окно и стал прямо надо мной, сделалось очень страшно. Я напустил в кальсоны. Такое объяснить сложно даже моей фейгале.

Кошевой понимал — нельзя так себя вести.

Понимал — и все равно не сдержался.

Захохотал, как бы там не обижался на него потом Шацкий.

1908 год, Львов, улица Лычаковская

Они встретились впервые за две недели.

Клим не искал встречи. Хотя была бы возможность — не избегал бы ее. Но слишком в разных кругах вращались они с Магдой Богданович, чтобы пересечься не случайно. Тем более, в эти дни Кошевому, честно говоря, было не до того.

Едва ли не ежедневно приходилось бывать в полицейском департаменте — Ольшанский должен был исписывать кипы бумаги про завершение следственных действий. Клим по убийству Евгения Сойки проходил одним из основных свидетелей, поэтому понятно, почему именно его показания были такими важными. Заодно согласился не выдвигать обвинения против Зенека Новотного. А поскольку хохлатый батяр после убийства Любчика Цыпы начал чирикать так, что не остановишь, Ольшанского вполне удовлетворило его признание: вор заставил пойти с собой чуть ли не силой, угрожал, шантажировал, а потом ткнул золотые часы как долю, велев не болтать языком. Кто там и как дальше подключился, из каких состояний оплатили дорогого адвоката — это уже Клима не интересовало.

Новотного вскоре выпустили, и за соучастие в краже батяр вряд ли будет строго наказан. Тем более что фигурируют в этом деле значительно важнее особы.

Шацкий после их ночного приключения так же исчез надолго. Клим думал проведать лекаря, поразмышлял, немного сложил, прикинул — и решил воздержаться. Перед тем Йозеф не раз и не два давал своей Эстер повод для взбучки и сейчас наверняка занят своим прямым делом — лечением зубов. Баклуши следует отрабатывать, и, положа руку на сердце, Кошевой с таким подходом соглашался. Поэтому одиночество и однообразие, которые заменили внезапно безумный водоворот событий, принял как должное.