После посещения рентген-кабинета меня укололи в ягодицу и отправили в отделение травматологии, где врач быстро, без расспросов, наложил гипс и выманил у меня сто долларов. Я препирался недолго.
Выйдя на улицу, мы никак не могли поймать такси. Настя, стоя на обочине, продолжала возмущаться, повторяя ранее высказанные тирады. Ноющая боль в сломанной руке и резкие колики в паху превратили меня в глубоко несчастного человека, но далеко не безразличного, и свои телесные страдания я слишком хорошо отличал от нарастающей печали из-за неизбежного расставания с Настей. А это было всё-таки очень тяжёлым ранением в душу. Ведь, как бы то ни было, окунулся я в этот роман с юношеской серьёзностью и страстью. С той лишь разницей, что у меня уже имелся некоторый опыт циничного демагога.
— Зря ты так со мной, Настя. Вот если бы тогда в троллейбусе этот псих ранил не Клыкова, а тебя… Если бы не он, а ты осталась калекой, я бы любил тебя не меньше. Я бы никогда не бросил тебя… Даже изувеченной, в инвалидной коляске… А если бы ты была убита, я бы и в могиле тебя замучил своею любовью…
У Насти началась истерика. Со смехом и рёвом одновременно. По ночной улице с гулом проносились яркие фары машин, в свете которых мелькало искажённое лицо Насти. Ветер развевал её длинные волосы. С чёрного неба сыпались белёсые крупинки дождя. Фигура Насти была зловещей. В этой сцене было что-то нереальное.
— Настя, дурочка. Я имел в виду… Я хотел сказать…
— Не подходи ко мне! Я тебе вторую руку сломаю…
Наконец я поймал такси, куда усадил свою царевну-плаксу. По дороге к ней домой она молча шмыгала носом и на мои попытки обнять её резко дёргала плечами и даже толкалась. У подъезда, перед тем, как хлопнуть дверью и исчезнуть из моей жизни навсегда, она бросила мне прощальную фразу:
— Ты, кажется, мечтал о войне? Считай, что это твоё боевое ранение.
Настя была права — ведь я уже почти месяц работал на Аль-Каиду.
— Пока ты со своей зазнобой зажигал, мы тщательно всё подготовили. Если что-то сорвётся, то только по твоей вине, Георгий, — Фролов решил в последний раз психологически надавить на меня.
В длинном чёрном кожаном плаще его маленькая худенькая фигурка, вымерявшая шаги по моей комнате, была карикатурным образом «рыцаря плаща и кинжала». Сергей Фёдорович со своим водителем Николаем были у меня в гостях уже около часа, но он так и не снял с себя плащ. Было очевидно — он красовался.
— Сделаем всё в лучшем виде… — развалившись полулёжа на диване, потягиваясь и зевая, отвечал я.
Пожелав мне удачи в завтрашнем судебном процессе, мои гости вышли в коридор.
— Да, кстати, — уже стоя на пороге, сказал Николай. — Мы тут пакет у тебя оставим. Пусть полежит, ладно? А то, когда мы к тебе ехали, нашу машину злые менты дважды останавливали для проверки документов. На третий раз и обыскать могут. Поэтому от греха подальше…
Когда мои гости ушли, я достал из полиэтиленового пакета завёрнутую в газету стопку брошюр. Их было около сорока, и все они были одинаковые. «Под знаменем джихада» — прочитал я название на обложке лежавшей сверху книжицы. О да, теперь это меня уже не шокирует.
С момента своего знакомства с активистами Аль-Каиды я решил изучить Коран. Ранее мне никак не удавалось построить свои взаимоотношения с Богом — всё время что-то мешало и отвлекало. С началом «Второго Крещения Руси» в 1988 году я под влиянием всеобщего увлечения религиозными вопросами с большим интересом прочитал Библию, но с упоением целовать крест и пускать слезу перед тусклыми византийскими иконами мне казалось уделом особо убогих. К тому же, пока РПЦ самодовольно чесала бороду, жизнерадостные и деловые массовики-затейники из разных стран уже собирали на свои проповеди стадионы. На их рок-концертах и шоу с «чудесными исцелениями» уверовавших в Христа молодёжи было интереснее.
Однажды в Екатеринбурге я случайно забрёл на лекцию заезжего доктора теологии (в то время многие бывшие преподаватели научного атеизма беззастенчиво объявляли себя учёными-богословами и «работали с духовными темами»). Бородатый очкарик в обвисшем свитере рассказывал об основах авраамических верований. Через несколько минут его монолога я уснул. После лекции, которая была устроена в доме политпросвещения, в вестибюле, где продавали религиозную литературу, я выбрал себе Коран.
— Да это та же самая Библия, — оценила мой выбор пожилая дама с лицом строгой учительницы. — Хотя чуть посвежее.
За годы своих долгих скитаний по чужим квартирам я растерял множество книг, но Коран всегда оставался со мной. И дело было не в особой бережливости по отношению к этой книге, а просто из-за того, что я никак не мог её прочитать — откладывал на потом. А расставаться с непрочитанной книгой я не мог. Так Коран сохранился в моей личной библиотеке — непрочитанным до недавнего времени.