— Молодец, — попытался дать оценку событиям я.
— Не молодец он, — страдальчески закатил глаза мужчина, — Он нас с сестрой считал за тунеядцев, захребетников и нахлебников, а когда маменька умерла, так и вовсе выгнал из дому.
— А давно это было?
— Лет двадцать уже.
Я прикинул в уме, что отцу этого чрезмерно работящего семейства приблизительно полтинник, никак не меньше, то есть «выгнал» он тридцатилетнего или старше, сына и примерно такую же по возрасту дочь.
— С кем он остался жить?
— В смысле?
— Другие дети, внуки, любовница?
— Как Вы смеете такое спрашивать?
— Смею, приятель, ещё как смею, — одёрнул его я. — Тут адвокатский кабинет, а не институт благородных девиц. Если Вам что-то не нравится, Вы можете пойти на улицу и поплакать.
Мужчина явно слегка охренел от такого поворота общения, но перечить мне не посмел. Я вперился взглядом в Карася.
— Он один остался жить, — сжался внук.
— Понял. Двадцать лет назад выгнал всех… скажем так, родственников. И?
— Ну что за «и»? — в очередной раз возмутилась тётка. — Что нам теперь делать, я Вас спрашиваю?
— Муравью кое-что приделать, — сквозь зубы раздражённо тихо ответил я, потому что эта компашка начала меня подбешивать своей скупостью на юридические вводные и продолжил уже громко. — Рассказывайте толком, что дальше произошло? Почему я из Вас по слову, по букве информацию тащу?
— Мы его семья, его родственники и законные наследники. Мы свои права знаем!
— Обстоятельства, — демонстративно игнорируя «знатоков», я ткнул пальцем в направлении Карася.
— Ну, мы как-то собрались, приехали к нему…
— Вообще, — вновь перебила его тётка, — мы за ним ухаживали, обстирывали, еду привозили, готовили, убирали, лечили, ночами не спали, переживали за него, терпели его склочный характер, как могли обхаживали.
— Но жили отдельно? Где вы все вообще живёте?
— Ну, в городе, где же ещё? Нам мамка из деда денег выбила… Жмот он, чего уж там, купил квартиру нам, чтобы пока мы учились, было где жить. В центре у нас трёхкомнатная квартира. Только Вы посмотрите, сколько нас! Мы там уже не помещаемся и мусор постоянно, хлам, бардак, ремонта двадцать лет как нету, ругань при готовке, вечно все без работы сидят, никто продукты не хочет покупать. Это всё дед виноват!
— Савва Андреевич виноват, который с вами не жил? На кого эта квартира записана?
— На меня и сестру, — хмуро ответил отец семейства.
— А кто работал в усадьбе, сам дед в режиме стахановца?
— Каком режиме? — округлив глаза, уточнил глава семейства.
— Кто всё делал в усадьбе? Слуги? Работники постоянные? Тот слуга старый?
— Нет, он работников нанимал из местных, сезонно.
— Сбыт? Продавал продукцию куда и как?
— У него давно были отлажены каналы сбыта. По самовывозу, наверное. Какое это имеет значение? Проблемы у нас, а не у работников этих тупых. Теснота квартиры нас многие годы тяготит!
— Часто он у вас бывал?
— Вообще ни разу, Вы с ума сошли, зачем ему у нас бывать, у него поместье со старым слугой, который с ним… не важно. Главное, он нас, как детей, должен содержать, а он издевался, называл дурнями, тунеядцами криворукими. А сам жил на всём готовеньком, козёл старый. Один в поместье в своём.
— А поместье Саввы Андреевича, где, Вы говорите, находится?
— Кузьминка, это по Оренбургскому тракту, вернее, близ Кузьминки, усадьба же, отдельный комплекс строений.
— Я понял, — прикинул, что до этого села что-то около двадцати-двадцати пяти километров. — Часто ездили?
— Постоянно, каждый день. Ну, на выходных.
— Машина у вас есть?
— Откуда? Она ж денег стоит, а дед жмотился и денег мало давал.
— Приезжали, просили денег, каждые выходные? И в чём проблема?
— Так Вы же толком ничего и не поняли!
— Ну дык расскажите, — вздохнул я.
— Собрались мы, повод хороший, — нахмурился отец семейства, — День рождения у Настасьи, не откажет, значит. Приехали. Приезжаем мы, а оказывается, что…
— Нет, ты рассказывай толком, — перебила его одна из тёток, его сестра, — Приехали мы, три часа тряслись, потом шли, а нас на порог не пустили.
— Старый слуга не пустил?
— Прокоп? Нет, какие-то два молодых жлоба с татуировками. Сказали, что они поместье купили. Выгнали нас за ворота, Карасю глаз подбили. Ну, мы полицию вызвали, был большой скандал.
— А полиция что?
— Приехал патруль. Говорят, вы не имели права в чужое имущество пролезать через забор и посуду с уличного стола воровать! А как не имели? Это же нашего деда посуда, значит наша.
— Нет, не значит. Так деда посуда или жлобов?
— Этих хмырей. Мошенников и обманщиков! Вы обязаны с ними что-то сделать! Ну мы-то думали, что деда, потому взяли, это же по-родственному.
— Так что полиция? Не отвлекайтесь, а то у вас всё безмерно сумбурно получается.
— Проверили наши документы, штраф выписали, целых двадцать рублей. А из чего его платить, если дед, козёл старый, денег ещё не дал!
— Опять ушли с мысли. Проверили документы. Усадьба чья, ваша, деда или хмырей?
— Их. Они оказывается полгода, как купили её у деда, каким-то обманом оформили через нотариуса.
— Хмм… Обманом через нотариуса… Фамилия нотариуса?
— Не помню. Кажется, Олиференко.
— А деда куда эти покупатели дели?