Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

Случилось это в года стародавние.
Когда красивыми казались все ифриты,
Горные реки бежали по равнине,
А Величайший не дал еще людям рифмы.

Жил один человек. Считался богатым.

Втемяшилась в голову такая идея:
Чтобы стать богам близким другом и братом,
Башню надо построить высотой с синее небо.

Старики сказали: «Разумно ли это?

Ни к чему нам башня высокая такая.
Не дадим мы на постройку и монеты».
Ушел мечтатель домой, тяжело вздыхая.

Но идея не пропала в дней суете.

Стал мужчина думать, где взять-достать кирпича.
И каламом водил по серой бумаге,
Чтобы сбылась наконец великая мечта.

А простой кирпич-сырец в дело не годится.

Надо крепкий. Глина отправляется в печь,
Достигая высот полета царя-птицы.
Нужно рано утром встать, поздно в вечер — лечь.

Как соединить блоки крепко да жестко?

Тут надобен песок и цементный раствор.
И вот тянется башня высоко-высоко,
Стройная, *как женский стан, как пальмовый ствол.

Творил он башню каждую зиму и лето.

Но до полнеба за восемь лет не достал.
Да, выше башня багдадского минарета.
Но кирпич не выдержал — тонкий дом упал.

Старики обрадованно сказали: «Глупец!»

Но, упорствуя в святой глупости своей,
Он получил сияющий мудрости венец:
Во всем, касаемо растворов-кирпичей.

Послышался поток речей третьего. Как хрустальный бокал битый — голос его. Но голос годам подвластен, увы, так же, как волос седине: лишь хной избежать обеленье главы.

У Якубова сына был ученик.
Был в толковании снов, как учитель, велик.
Как-то Милостливый его приветил:
Своей несмываемой печатью отметил.
Вот ученик Правдивого Юсуфа
Сны продает. Покупка любому доступна.
Кто живет честно, моста не страшится,
Тому сон прекрасный однажды ночью приснится.
За сны платят, но цена не волчица:
На свободу выпущенная божья птица.
Отпусти птицу из души на волю —
Сны прекрасные наяву предстанут вскоре.

На небе пастух попрятал овец, а к пастве земной пришел отец. Караванщики отправились в путь предначертанный, а двое поскакали дорогой обветренной.

Они о той беседе мне рассказали, а я же взял и поделился с вами».

В юрте пастуха, угнездившейся среди холмов широкой монгольской степи, воцарилась тишина. За белыми войлочными стенами, приветствуя приближение ночи, стрекотали какие-то равнокрылые, наверное цикады. Издалека доносилось блеянье овец и басовитое беканье баранов. Степь жила привычной, установившейся века тому назад жизнью.

— Вопрос, — все тем же неспешным голосом, наполненным добротой и ласковым внутренним теплом, с которым он читал макаму, произнес пожилой низенький человек, сидящий в центре юрты. — Датируйте время написания произведения.

Тут же юрту наполнил гул сдерживаемых юношеских голосов. Студенты совещались, обсуждали: что ответить преподавателю, принимающему зачет.

А рассказчик, дав им задание, налил в простую глиняную чашку крепкий духовитый чай. И пил маленькими глотками горячую жидкость, обжигающую язык и небо, наслаждаясь ароматным букетом горных трав. Он делал вид, что углублен в прочувствование напитка, но сам прислушивался, кто какую точку зрения отстаивал в мозговом штурме.

Наконец студенты пришли к общему мнению. Задача для специалиста и не была столь уж сложной.

Откашлявшись, скорее для того, чтобы преодолеть смущение, а не обратить на себя внимание, старший группы сообщил: