Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

Вставать не хотелось. Вообще шевелиться не было желания. Скоро придется слишком много двигаться, пожалуй. Я подтащил сумку, залез на ощупь в боковой карман. Черный флакончик невинно улегся в ладонь. Вот тоже… Вытащил пробку, понюхал — никакого особого запаха. Боги мои, что за глупость, что за идиотский театр: сижу на полу, в окружении призраков и страшных картинок, с глотком отравы наготове… растакой вот себе Ромео! Хорошо бы это был яд. Только не как в кино, а настоящий: стоп сердце, стоп мышцы — никакого дыхания, никакой смертной муки. Устал я, не до муки мне!

Рассказывать — долго. А так — даже не секунда дела: вынул пробку, зажал горлышко в зубах, высосал полглотка чего-то безвкусного, как вода.

Тут я, пожалуй, снова закурю. Без сигаретки не подобраться, слов не найти. Не то чтобы я уж совсем ничего не помнил. Если сейчас поверну руку, вот так — то белесые следы от порезов будут хорошо видны… Но подробностей не ждите. Я очнулся почти на том же месте… только не сидя, а лежа ничком на полу. Сокрушенный и телом, и духом — однако живой тем не менее.

Сколько времени прошло? Как и что именно случилось? Спросите чего полегче. Я и тогда-то не мог вспомнить отчетливее, чем сейчас. Значит, правда то, что я могу рассказать. Как уплотнился воздух, а стены истончились, каменная толща расступалась с сухим хрустом… Кто-то был там еще, чьи-то металлические глаза со звоном катились по терракотовым плиткам. Кого-то я просто убрал с дороги, отодвинул — ладонь глубоко вошла в грудную клетку. Ребра ведь не крепче камня… Кто-то вышел из игры насовсем. Не Декан, разумеется, этот явится с рассветом. Может, он и есть страшный Индрик Василевс. Может, и нет. Это и для меня уже не имело ни смысла, ни значения.

Перо я оттуда взял, оно было со мной.

Оно притянуло меня сюда, в точку неизбежного возврата, где я должен был стеречь его до прихода хозяина. Упасть разбитым носом в половик, уставиться на черный ящичек величиной с коробку для карандашей. Но лежать было противно, одолевала тошнота. Изрезанные руки пекло огнем. Я выбрался в коридор, по стенке добрался до Кузиных удобств. От воды полегчало, предплечья обернул бумажными полотенцами с изречениями святых инков. Я наматывал желтую бумагу в три слоя, в пять слоев, и все равно тут же проступали пятна.

Путаные мысли во что-то пытались выстроиться. Надо вернуться к себе. Надо держаться Пера и просто необходимо его увидеть. В нем остаток всего, что есть… Столько оно у меня забрало, неужели ничем не поможет?

На пороге ноги ослабли, я осел на пол.

Футляр с Пером был убран на стол; единственную табуретку занимала, кутаясь в индейское одеяло, Катерина.

Я не заговорил бы с нею, если б даже хотел: не было сил шевелить губами, думать слова. Да я и не хотел. Я сильно испугался. Это должен был — мог бы уже быть Декан, а она… Откуда взялась в крепко спящем мире? Зачем пришла? Оставалась бы там…

— Артем.

Я прикрыл глаза. Отсюда было не дотянуться до стола. Перо…

— Ты… прости меня, Артем, все так плохо оказалось…

Не понять было, о чем она говорит. Прости? Плохо оказалось? Больно было смотреть на нее, что-то случилось, да, верно, но ведь и вообще было больно… На остатках действия бойцовского зелья слышал я, как шуршат колеса наемного автомобиля. Декан не опаздывает. И не задерживается. Перо!

Я собрал и сложил все, что мог, в усилии раскрыть рот:

— Помоги.

— Что?

— Открой.

Катерина посмотрела на футляр. Взяла его совершенно бестрепетно, что-то тронула ногтем, как открывают они косметичку.

Крышка отделилась.

Перо было там.

Я сам, сидящий мешком на полу, среди мятых рисунков, ладони запачканы кровью… Катерина, повязаная через плечо аймарской циновкой, глаза очень большие на бледном лице… Перо Эммануила, кусок великой ночи в черном каменном ложе, источающий гибель и мяту, — между нами. Клянусь, я видел, как оно сверкало чернотой в уже сереющем воздухе, — от него блики тьмы ложились на скулы Катерины.

Она сделала то, чего я не смог. Протянула руку и вынула лезвие. Вид у нее был весьма задумчивый.

Тут-то и вошел Декан.

Он явился забрать Перо и, по всем вероятиям, избавиться от меня. Но сейчас, и ни мгновением раньше или позже, — не мог сделать ни того, ни другого. Перо было вынуто, вот-вот оно увидит солнечный свет, а это ему — что крови попробовать, оно ошалеет и удержать его будет нельзя… Сообразив это, Лелюк принялся действовать вдохновенно. Он пристально уставился на Катерину и самым мягким, самым ласковым и отеческим голосом изрек:

— Это не ваш нож, жрица. Что вы будете с ним делать?

Катерина посмотрела на Декана равнодушно: немолодой лысый дядька, безоружный и нестрашный. Ей, повидавшей демонов…

— Я не жрица, — голос у нее отдавал в хрипотцу. — Но и не ваш это нож. Я думаю так.

— Осторожнее, — Декан почти незаметно приближался. Он мог схватить Катерину, выкрутить ей руку, сломать пальцы. Он мог все, что только позволило бы отнять Перо, затолкать его обратно во тьму до срока. Я следил за ним: пожалуй, на бросок под ноги сил еще найду…