– Она ведь должна была рожать в Вирхове?
– Да.
– Супер. В клинике «Шарите» работает всего тринадцать тысяч сотрудников.
– Слишком много. Я знаю.
Ее взгляд остановился на старом массивном сейфе, на котором лежали газеты и журналы.
«Родители», «Мой малыш и я», «Семья».
Фели сдвинула журналы назад, чтобы открыть дверь сейфа. Она рассчитывала, что Неле хранила там туалетную бумагу, мыло или полотенца.
Но содержимое сначала повергло ее в шок. Потом расстроило.
– Я этого не знала, – сказала она и опустилась на колени перед сейфом.
– Чего? – взволнованно спросил Матс. – Чего ты не знала?
– Что она так сильно больна.
– Больна? О чем ты говоришь?
Она достала из сейфа бумажный пакет с красно-белым логотипом и вытащила одну за другой упаковки лекарств.
– Тенофовир, эмтрицитабин, эфавиренз.
–
– Да, в ванной.
Пауза. Шум в трубке усилился.
– Нет. Этого… этого я тоже не знал, – признался Матс в своей неосведомленности спустя какое-то время. Неле – и заражена ВИЧ!
Его голос вдруг зазвучал потерянно, слабо. Как-будто в самолете отказал компенсатор давления, и Матсу не хватало воздуха.
– Боже мой, это очень драматичные роды. Ребенка нельзя заразить.
– Медикаменты из аптеки на Зеештрассе, – пробормотала Фели, потому что не знала, что еще сказать, чтобы нарушить гнетущее молчание, наступившее после последних слов Матса. Хотя диагноз СПИД больше не считался смертным приговором и не обязательно, что болезнь уже развилась у Неле, жизнь с ВИЧ означала постоянную физическую и душевную нагрузку.
– В Веддинге? – спросил Матс о местонахождении аптеки.
– Да.
– Тогда Неле должна наблюдаться в больнице в Веддинге.
– Я подумала то же самое.
Как клиника, так и аптека специализировались на пациентах с диагнозами СПИД и рак и имели почти идентичный красно-белый логотип. Оба учреждения располагались в одном здании и считались ведущими в Берлине. Отделения онкологии и инфектологии имели собственную суперсовременную лабораторию и даже нанимали психологов и психиатров, которые оказывали поддержку больным ВИЧ.
– Боюсь, нам это не поможет, – услышала она Матса, его голос снова звучал тверже.
В эту секунду Фели услышала хруст. В прихожей. За дверью.
– Матс? – прошептала она и быстро обернулась.
– Что?
– Мне кажется…
Вместо этого закричала, когда в глухой ванной без окна погас свет.
Все, что она сейчас видела, были контуры, тени, очертания.
– Ради всего святого, Фели, что у тебя происходит?! – кричал ей Матс, пока она медленно двигалась к щели, через которую проникал слабый свет. Из прихожей.
Она протянула руку и шла вперед на ощупь. А потом снова закричала. Громче, пронзительнее, дольше. На этот раз не от страха. А от невыносимой боли.
Глава 17
Матс
– Фели? Алло? Фели? Ты еще там?
Связь прервалась. И он не получил ответа.
С эхом страдальческого крика Фели в ушах, который резко оборвался вместе с телефонной связью, Матс положил трубку, и ему нестерпимо захотелось выпить.
Не воды, а чего-нибудь покрепче. Чтобы смягчить удар. Потому что его психическое крушение, в котором Матс был уверен, произойдет непосредственно перед падением самолета. Как часто пациенты рассказывали ему о пелене забытья, накрывавшей их, когда наступал наркотический дурман. Здесь наверху, при другом давлении, потребуется намного меньше алкоголя, чтобы вызвать такое состояние.
Однако ему нужно было сохранять ясную голову.
Он попытался еще раз дозвониться до Фели, но она не отвечала.
И Матс начинал с ужасом осознавать, что у него нет выхода. Похитители не шутили. Неле была у них в руках, а теперь, похоже, и Фели в опасности. Уже первая жалкая попытка выяснить, кто преступники и каковы их мотивы, завершилась неудачей. Кто бы ни руководил этим кошмаром, он всегда был на несколько шагов впереди. Просто нереально за несколько оставшихся часов предпринять что-то, находясь в самолете, и не выполнить требований шантажиста: разрушить психику пациента, чтобы погибнуть самому и унести с собой жизни сотен невинных людей.
– А-а-а-а-а!
Зажав рот обеими руками, Матс закричал от отчаяния. Затем помассировал стучащие виски и вспомнил, что нужно забрать свою ручную кладь из экономкласса, чтобы наконец принять обезболивающее.
На канале 13/10. Он все еще не знал, какой кадр на девятой минуте сможет переключить Кайю Клауссен в режим 11 сентября.
Каким бы сильным ни было любопытство, у Матса раскалывалась голова, и он знал: если немедленно что-нибудь не принять, через полчаса он вообще не сможет ясно мыслить. Тем временем его желудок успокоился. Симптомы аэрофобии прошли.
Очевидно, существовала эволюция и душевного напряжения. Дарвинизм мучений. Более сильные боли вытесняли слабые и отодвигали их на второй план.