– Мне всего пятьдесят пять. Да, знаю. Я выгляжу на все сто. Проклятый остеопороз. – Мать Уландта смиренно махнула рукой. – Мой Франц говорит, что это из-за молока.
– Простите?
Она взглянула на Фели тусклыми глазами и бессильно пожала плечами.
– Знаете, он веган. Зациклился на мысли, что все животные продукты делают нас больными. В первую очередь молоко. Господи, с тех пор как он живет здесь, мне нельзя держать в доме ни сыра, ни йогурта, даже плитки шоколада. Говорит, что человек – единственное млекопитающее, которое пьет молоко после прекращения грудного вскармливания. И что это причина моей болезни. Мне кажется, что это, скорее, плохая наследственность. Но мой Франц не хочет ничего слушать.
Она схватилась за колеса, чтобы выехать из ванной комнаты, но Ливио придержал коляску.
– Почему вы не должны были сегодня подходить к двери и ждали взломщиков? – хотел знать он.
– Это не важно. Зачем я вообще с вами говорю? Проваливайте, иначе я позвоню в полицию.
– Вы говорите с нами, потому что мы хотим помочь вашему сыну, – сказала Фели и заметила, что Ливио слушает ее так же внимательно, как и мать Уландта. – Франц абсолютно точно не хочет, чтобы вы подключали полицию. Исчезла женщина. Беременная женщина. Дочь одного моего друга, и я боюсь, ваш сын может быть с этим связан.
Мать Уландта заметно поникла. Сгорбилась в коляске и посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.
– Вы говорите – беременная женщина?
– Да.
Ее губы зашевелились, но прошло какое-то время, прежде чем Фели что-то услышала; она как будто разминала рот, чтобы произнести слова.
– Я понятия не имею. Но Франц что-то задумал, это точно. Я не хочу плохо о нем говорить. Он добрый парень и хорошо обо мне заботится. Но с тех пор, как у него появился новый друг…
– Какой друг? – спросила Фели.
– Я никогда его не видела. Даже не знаю, парень ли это вообще, но у Франца еще никогда не было настоящей девушки. Он всегда говорил о родственной душе. «Наконец-то появился человек, который меня понимает, мама», – сказал он. И что оба планируют нечто такое, о чем будет говорить весь мир. Он даже деньги для этого получил.
– Для чего?
– Откуда я знаю? Кажется, для видеооборудования. Работал день и ночь. Я правда понятия не имею, что он там вынюхивал.
Она повернулась к Ливио и посмотрела мимо него на дверь напротив ванной, с другой стороны прихожей.
– Мне запрещено входить в его комнату.
Глава 44
Матс
Ряд 7, место А.
Самое опасное место в самолете, если верить результатам краш-теста в пустыне Нью-Мексико. В случае фронтального удара – стопроцентная смерть, ни одного шанса на выживание.
К тому же место у окна.
Приближаясь к месту 7А, Матс знал, насколько глупо именно сейчас думать об этой статистике, да еще посредине ночи; но факты рисков воздушных перелетов, которые он изучал в последние недели, были как навязчивая мелодия. Они гудели у него в голове, и ничто не могло их отключить.
Это означает, что длительный перелет опаснее, чем двадцатиминутное пребывание в солярии. В данный момент Матс чувствовал себя так, словно уже много часов провел на солнце без солнцезащитного крема. Его лихорадило и тошнило, как при тепловом ударе.
Все это симптомы страха и стресса. Выражение его отчаяния, потому что он не имел ни малейшего понятия, что сделать, чтобы предотвратить катастрофу.
Добравшись до цели, он огляделся.
Здесь внизу, в бизнес-классе, были заняты две трети мест, и все пассажиры спали. Свет был притушен до уровня аварийного освещения, и повсюду на иллюминаторах опущены шторки. Пиктограммы туалетов горели зеленым – значит, кабинки были свободны. Никто не стоял в проходе, разминая ноги. Не было никого, кто видел бы, как Матс остановился у кресла 7А и нерешительно посмотрел на рыжеволосую женщину, которой до этого уступил свое место.
В бизнес-классе места в нечетных рядах были распределены по правилу «один – два – один»: то есть кресло у окна, два кресла в проходе и еще одно у окна с другой стороны.
Соответственно, 7А было одиночным местом – хорошая новость, потому что Матсу не придется перелезать через соседей, чтобы поговорить с Салиной Пиль.