Аэрофобия 7А

— Я к тебе без резинки не прикасался. Жить еще не надоело. Вот дерьмо, теперь и мне придется проверяться.

Оглушительная пощечина положила конец их отношениям. Только это не она ударила в ярости. А он. Голова Неле дернулась, и она потеряла равновесие. Рухнула вместе с полкой с CD-дисками на пол, где стала легкой добычей для своего друга.

— Ты охренела? — спросил он и пнул ее ногой. Потом еще и еще, в спину, в голову и, конечно, в живот, который она в отчаянии пыталась защитить локтями, руками и ладонями.

И успешно. Давид не достиг своей цели. Плод не пострадал, и выкидыша не случилось.

— Я не позволю подсунуть какого-то больного выродка, за которого мне придется расплачиваться всю жизнь! — орал он на нее, но уже отступился. — Я об этом позабочусь.

Неле потрогала скулу, куда мыском ботинка попал Давид, едва не задев глаз, и которая пульсировала каждый раз, когда Неле думала о дне их расставания.

Ее друг не в первый раз впадал в ярость. Но он впервые поднял на нее руку.

Давид был тем самым волком в овечьей шкуре, который на людях источал неотразимое обаяние. Даже ее лучшая подруга не могла себе представить, что у этого веселого мужчины с манерами идеального зятя есть второе, жестокое лицо, которое он благоразумно показывает лишь тогда, когда никто посторонний за ним не наблюдает и он чувствует себя уверенно.

Неле ругала себя за то, что постоянно западала на таких типов. И в предыдущих отношениях доходило до рукоприкладства. Возможно, из-за ее детской, но при этом дерзкой внешности парни думали, что она не женщина, а девочка, которой не восхищаются, а владеют. Наверняка ее болезнь тоже играла свою роль в том, что многие видели в Неле жертву.

Как бы то ни было, Давид Купфер в прошлом, — подумала Неле с внутренним удовлетворением. — Во мне растет будущее.

К счастью, она не дала этому уроду ключ от квартиры.

После того как Неле выставила его за дверь, он преследовал ее какое-то время. Бомбардировал звонками и письмами, в которых пытался заставить сделать аборт, то аргументами («Как певица ты едва зарабатываешь себе на жизнь!»), то угрозами («Будет жаль, если ты упадешь с эскалатора»).

Лишь спустя три месяца, когда сроки легального прерывания беременности истекли, он сдался и окончательно оборвал контакт. За исключением плетеной корзиночки, которая стояла в Пасхальный понедельник перед дверью. Украшенная как детская колыбель. С розовой подушкой и мягким одеяльцем, под которым лежала дохлая крыса.

Неле передернуло при этом воспоминании, и она просунула ладони между подушками дивана, чтобы согреться, хотя в квартире было вовсе не холодно.

Ее лучшая подруга посоветовала позвонить в полицию, но что бы они сделали? Защитники правопорядка были бессильны даже в тот раз, когда какой-то идиот на протяжении нескольких недель протыкал колеса каждой третьей машине на улице. Из-за дохлой крысы они уж точно охрану перед домом не выставят.

Однако Неле взяла на себя расходы и попросила домоуправление заменить замки. Кто знает, вдруг Давид все-таки сделал себе дубликат ключа.

В принципе она была ему благодарна. Не за побои и труп животного, а за мерзкие оскорбления.

Если бы он остался спокойным, она, возможно, прислушалась бы к голосу разума, твердившего, что вынашивать ребенка слишком опасно. Правда, благодаря лечению на ранней стадии эффективными препаратами, вирус иммунодефицита в ее крови больше не обнаруживался, то есть риск заражения почти не поддавался измерению. Но все равно не был нулевым.

Могла ли она вообще на это пойти? При своей болезни в двадцать два года взять на себя такую ответственность? Ребенок. Без финансовой стабильности? Без матери, умершей слишком рано, и без отца, который сбежал за границу?

Убедительные причины, чтобы выбрать не ребенка, а карьеру певицы. Не опухшие ступни, толстые ноги и надутый живот-шар, а продолжение обреченных на неудачу отношений с привлекательным художником-холериком, который зарабатывал на жизнь фокусами на детских праздниках и корпоративах. (Конечно, его настоящее имя было не Давид Купфер, это просто жалкий намек на великого Копперфильда, образец для подражания.)

Она посмотрела на часы.

Такси придет через двадцать пять минут.

В столь раннее время она доберется до больницы меньше чем за полчаса. На час раньше, чем нужно. Оформление было назначено на семь утра. Операция — тремя часами позже.

Это неразумно, — улыбаясь, подумала Неле и обеими руками погладила свой шарик. — Но это было правильным решением.