— Хорошо, конечно.
Франц посмотрел вслед охраннику, который торопливо заковылял к машине, видавшему виду «гольфу» — тот со скрипом просел, когда Гельмут не без труда забрался в него.
— И смотри не обмани меня! — громко крикнул он через опущенное стекло, потом объехал такси Франца и направился в сторону выезда.
Франц снова повернулся к хлеву, в котором надрывалась Неле.
Посмотрел на часы и подумал, позвонить ли сначала своему контактному лицу или сразу ехать в запасное укрытие, прежде чем вернется вышибала.
— А-а-а-а! — кричала Неле на удивление высоким голосом.
Когда он дошел до ее стойла, она уже так сильно тужилась, что сосуды полопались в выпученных глазах, которые напоминали глаза пациентов с базедовой болезнью.
Она стояла на матрасе на четвереньках, как и во время последних схваток — видимо, в таком положении боль переносилась легче.
— А… твою мать! — выкрикнула Неле. Громко и отчетливо, и теперь начал ругаться Франц. Потому что Неле стояла на четвереньках, кричала и тужилась не в реальности.
А на мониторе камеры.
В записи.
Сама она исчезла.
Матрас был пуст.
Единственное, что осталось в стойле, — камера, которую Неле перемотала назад и поставила на повтор.
Глава 31
Матсу была необходима раковина. Унитаз тоже подошел бы, главное, поскорее избавиться от тошноты, которую он испытывал к самому себе. Но он не мог встать и оставить Кайю одну с видео в гостиной, пока его будет тошнить в ванной скай-сьюта.
Кайя сдержала слово и пришла. Сейчас она сидела на кресле и смотрела на монитор, на котором Матс включил канал 13/10.
— Это не я, — прошептала Кайя, глядя на экран на стене кабины и находясь в состоянии самоотречения, типичном для пациентов с психологическими травмами, которые пытаются дистанцироваться от ужасов прошлого.
И в определенном смысле Кайя была права. Она уже не была тем человеком на видео. Запуганной, измученной женщиной. Которая сначала лежала под насильником, потом стояла перед ним на четвереньках. Полностью в его власти. Беспомощная перед грубой силой.
Тогда, одиннадцать лет назад, Кайя был не просто другой личностью; она находилась в почти невменяемом состоянии, которое подчинялось инстинктам. Машинально и произвольно она переключилась в режим самосохранения и слепо делала все, что казалось ей необходимым.
Терпела удары по ягодицам. И при этом лизала ствол пистолета — видимо, этого потребовал от нее парень.
Матс отвел глаза от Кайи, которая продолжала в трансе смотреть на монитор, и взглянул на сотовый. На самую ужасную фотографию: глаза Неле, и ужас, и абсолютная безнадежность. Он вспомнил слова шантажиста:
Задача.
Какое издевательское описание для того, чем он сейчас занимался, — отравления души.
На видео психопат вцепился в правую грудь Кайи, казалось, он вот-вот оторвет ей сосок. В этом месте съемка была почти без звука, но Матс все равно слышал его пыхтение и ее крики. Они были почти такими невыносимыми, как и вопрос, который Кайя с усилием прошептала:
— Я правда должна это смотреть?
Правильный ответ должен был звучать так:
Самолет снова летел ровно и спокойно. Но Матс в любой момент ожидал толчка. Его внутреннее напряжение росло с каждой секундой. Кожа вдруг стала слишком тесной, его лихорадило, как после сильного солнечного ожога.
— Осталось совсем немного, — лгал он Кайе, потому что знал, что́ ей еще предстоит: самое ужасное.
— Клянетесь? — услышал он вопрос Кайи. Ее голос дрожал. В уголках глаз сверкали слезы. — Вы клянетесь, что все будет хорошо?
Он едва не рассмеялся.
Он не мог иначе и подумал о Женевской декларации,[7] современной версии клятвы Гиппократа, которую должны сегодня соблюдать врачи.