Аэропланы над Мукденом

— Огнеслав Степанович, я ценю ваш совет и непременно научусь управлять самолетом. Но, к вашему сожалению, так просто от меня не избавиться. Если вас не затруднит, завтра же прошу показать сборку аппаратов. И на производство авиадвигателей недурственно взглянуть. Но хватит о деле, господа. Шашлык поспел, я предлагаю под него тост за будущее российской авиации.

В Лондоне Самохвалов не вгонял «шестерку» в пилотажные фигуры, имея пассажира на борту, не только из-за опасения рвоты в кабине. Лишние семьдесят—восемьдесят килограмм веса заметно нагружали аппарат, который без пассажира имел взлетный вес менее полутонны. Но ради попытки отвадить высочество от высоты он пошел на риск. Исключив из программы вертикальный разворот — могло просто не хватить энерговооруженности в восходящей фазе маневра — Петр выжал из самолета все, на что тот был способен. Начал со змеек и восьмерок, закладывая такие виражи, что крыло становилось почти перпендикулярным земле. Прокрутился над Гатчиной одной длинной бочкой, насчитав двенадцать оборотов вокруг продольной оси. Закончил обратным разворотом — полубочка и полупетля с длительным пикированием.

Великий князь был извлечен из кабины в бело-зеленой цветовой гамме лица, рухнул на траву и вывернул туда завтрак вместе с содержимым печени. Когда его перестало рвать желчью, с трудом поднялся. Ни в Индийском океане, ни в Атлантике, ни в проливе Лаперуза его так не штормило. Летчик, на голову ниже своего пассажира и обладавший гораздо более хрупким телосложением, стоял и приветливо улыбался.

Сандро глянул на мучителя со смесью ненависти и зависти, взял себя в руки и прохрипел:

— Приведу себя в порядок и жду обещанной экскурсии на завод. Коли погода позволит, прошу завтра еще один вылет. Спасибо, Петр Андреевич. Эка вы меня укатали.

Через час визитер в образцовом виде, ничем не напоминая себя послеполетного, осчастливил высочайшим присутствием сборочный ангар, где замучил мастеровых вопросами. Как и Можайский, он имел неплохую техническую флотскую подготовку.

Великий князь, немец по происхождению и русский шовинист по воспитанию, не мог не отметить чрезвычайную национальную пестроту авиационного гнезда: серб Костович, поляки Джевецкий и Кшесинский, немец Таубе, полинезиец Пля, калмык Аюк. Самохвалов повел гостя в свою каморку демонстрировать вызревание новых конструкторских идей. Первоначальный ледок отчуждения между ними начал таять. Как увлеченный человек, Петр невольно тянулся к любому, кто проявлял интерес к его работе. Александр Михайлович не был праздным зевакой или энтузиастом-дилетантом вроде Талызина и Трубецкого-младшего. К моменту прощального рукопожатия директор «Садко» поймал себя на мысли, что, возможно, Николай II сделал важный шаг в управлении страной — назначил умного человека руководить областью, самому императору непонятной. Так бы и везде.

В последующие дни Сандро навестил моторный завод и начал занятия по летной подготовке у Кованько. Самохвалов решительно пресек поползновение великого князя учиться у мэтра — то есть у него самого. Он объяснил Александру Михайловичу, что инструкторы Гатчины имеют гораздо больший опыт первоначального обучения, и обещал дать со временем ему мастер-класс. На этом жизнь в авиационном мирке вернулась в прежнюю колею.

Высокородный отставной моряк разок-другой в неделю забегал на авиазавод, потолковать с Самохваловым «за жизнь» и уничтожить пузырек Шустовского коньяка. Но у него не было шанса стать наперсником Петра, каким был Можайский. Несмотря на почтенный возраст контр-адмирала, тот при необходимости носился на Обуховский завод, на фанерную фабрику Костовича, неделями просиживал на сквозняках у аэродинамической трубы, не считая себя мальчиком на побегушках, а действовал по принципу «надо — значит надо». Великий князь был в два с лишним раза моложе Можайского на момент знакомства того с Самохваловым, но у последнего и в мыслях не могло возникнуть, например, отправить внучатого дядю правящего императора проверить заказ на изготовление свечей зажигания или поругаться за просрочку доставки магнето.

В конце октября начались дожди, и из-за распутицы в школе Кованько прекратились практические занятия по рулежке на земле. Понятно, что сессии с огненной водой участились, и великий князь наконец приоткрыл завесу над страшной тайной своего падения из флота в авиацию.

Веришь ли, дорогой Петр Андреич, — начал высокопородный гатчинский курсант, когда собеседники почти добрались до стадии насыщения организмов коньяком, при котором можно называть друг друга Сандро и Петя. Невзирая при этом на августейшее происхождение одного и пожалование дворянства другому лишь через императорский указ. — Меня в Зимнем дворце никто не понимает. Разве что Ксения — но она жена моя и умница, даром что сестра Никки.

— Я тебя понимаю. И уважаю, Александр Михалыч, — Самохвалов плеснул в себя совсем уж лишнюю стопку и наполнил следующую.

Не заметив реплики и разговаривая скорее с собой, чем с авиазаводчиком, Сандро продолжил: