Аэропорт

О чем бы Панас ни говорил, у него, да и у большинства украинских военных, слова «последний» нет, только «крайний». Да и вообще «край» — любимое словцо: «мне край», «совсем края потерял» и т.д. Так вот, проходит он эту лесополосу почти насквозь и натыкается на группу молодых солдат. Оказалось их одиннадцать человек. Новенькая форма без опознавательных знаков.

— Один к одному, как из ларца, — продолжает Панас. — Точно не наши. Ну не может быть у нас одиннадцать человек и чтоб все в одинаковой форме. Ну, блин, не бывает так. Разве что на параде. И не сепары это. В этом смысле они вроде нас, тоже в основном, как партизаны, прикидываются. Я такой им говорю: «Привет, ребята». И на армейском запариваю, мол, кому сидим? Они сидят курят, не чухаются. Только у одного автомат, и то на коленях. У остальных — у кого к дереву прислонен, у кого под кустом, у кого на земле в траве лежит. Я гоню, типа начальник: «Вы откуда, ребята?». Они мне: «Мы из Оренбурга». Мотопехота, короче. Я спрашиваю, как добрались досюда. Они говорят, на поезде два дня, потом два часа на машине. Велели им все знаки и шевроны срезать. Оружие боевыми зарядить. На боевые стрельбы едут, типа. В этот момент как бабахнет в километре от нас. Потом еще как залупит. Они такие: «Там что, полигон?». Я говорю: да, а, собственно, на какой полигон они едут? Они мне: «На Ростовский». Я: «А где ваш командир?». Они: «Он с водителем поехал дорогу смотреть». Ну, тут я наставил на них автомат, в воздух для страха пальнул, кричу: «Лягайте[170], гады! Это Донбасс, б...дь!». Тут на выстрелы наши подбежали. Доставили их всех в штаб. Там их СБУшники забрали.

Панаса за эти два подвига наградили Героем Украины (высшая награда государства). Сам министр в Киеве вручал.

И вот Панас совершает свой третий, уже не крайний, а последний подвиг. Кричит хлопцам: «На землю! Щас е...анет!». Бежит в КСП. Дверь открыл, кричит: «На пол, хлопцы! Сейчас атомный взрыв будет!». Там все на землю грохнулись друг на друга. Но все равно недоумевают. Какой, мол, на х...р, атомный взрыв?

Каждый, чем может, прикрывается: кто мусором каким, кто мешком, кто трупом. И пошла волна. Не секундная, а секунды на три — затяжная. Мощную взрывную волну называют тягучей. Тянет так, что можно с ума сойти. Всех от земли оторвала! Как во время смерча. У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У- У-У-У! Потом опять об землю шмя-а-а-а-к со всей силы!

Последние опоры в зале кое-где начали рушиться. КСП весь внутрь сложился, как карточный домик. Хорошо, стены друг на друга понаехали и остановились вигвамом таким, из‑за высоты. А был бы куб, все сложилось бы до конца. А там пять человек вместе с командиром. Обломки потолка вниз срываются, некоторые висят на арматуре, раскачиваются, как маятники. Пыль столбом до небес.

Алексей потерял сознание. Лежит замертво возле холодильника. Дверь холодильника открылась и улетела с петель. Трупы-«дневальные» сразу засмердели. Все вокруг лежат, кто‑то стонет. Все, абсолютно все контужены. Лица в крови. Кровь идет из носа, из глаз, из ушей, у некоторых из пор сочится. Вот один солдат откопался, сидит на заднице, как собака от пыли отряхивается. Стучит себя по ушам, головой трясет.

Салам откопался одним из первых. Каску с него снесло. Глаза от пыли протер. Ищет оружие. Находит какой‑то автомат. Приклад не его. Да х...й с ним. Пока сгодится. Проснемся — разберемся. Сверху какой‑то жестяной трепещущий звук. Поднимает голову. Над ним висит пулеметная лента от ПКМ, полностью заряженная, двести патронов, 7,62 мм. Обмоталась вокруг погнутой пополам стальной сваи, как змея. Висит себе, трясет хвостом, как бойцы головами. «Вот как, б...дь, она туда взлетела, на х...й?!»

На войне в подобных случаях люди отбрасываются на века назад, вновь становятся первобытными собирателями. Бродят вокруг, не замечая друг друга, как зомби, нагибаются, откапывают что‑то кто автомат, кто рожок, кто вещмешок. А пыль едкая такая, с дымом смешанная, висит в воздухе, не садится.

«Вроде двухсотых нет, все трехсотые», — оглядывается по сторонам Салам. Ищет свою каску. Вот она, милая, вся под толстым слоем пыли. Поднимает ее. А оттуда голова выкатывается. Салам на колени встал. Дунул раз на лицо головы. Дунул два. Панаса это голова. Даже глаза открыты. Салам потом все повторял: «Удивительные глаза. Удивительные!». Ошибся он. Хотел «удивленные» сказать.

Спасибо, говорит, за каску, брат. Закрыл ему рукой глаза. На четвереньках дальше ползет.

Светик склонился над Алексеем, приподнял ему голову, протер влажной салфеткой лицо. Прижал салфетку к его губам. Губы зашевелились. Алексей приходил в сознание.

Рентгеновский автомат для просвечивания багажа использовался киборгами как составная часть баррикады. Все баррикады раскидало этим «атомным» взрывом и рентген опрокинуло. И тут из перевернутого рентгена выкатываются две полуторалитровых бутылки с минералкой, прямо Светику под ноги, как приз за живучесть. Светик одну открыл: наполовину замерзшая, но газированная. Названия из‑за пыли не разобрать.