Аэропорт

— Он прибалдел, не поверил, что я укроп. Думает, по ходу, я, по ходу, свой, буржуинский, по ходу. Они корректировщика ищут в тумане, то есть, по ходу, меня, а я тут сам с пулеметом. Типа, какой идиот лоханется с пулеметом на корректировку, да?

Слушающие одобрительно и понимающе кивают, гоняя стынущие чаи (писи сиротки Хаси) и такой же по консистенции кофе.

— Пока он не опомнился, я, по ходу, такой ему сразу: «Ты, б...дь, меня демаскируешь, мудак! Уе...вай на х...й отсюда! Не видишь, б...дь, я в засаде сижу!». А он, по ходу, мне такой: «Я, б...дь, сам потерялся. Е...ный туман. Рация не фурычит ни х...ра...».

За столом все смеются, предвкушая уже известную всем развязку. У Алексея похолодело в груди. Сердце опять начало отстукивать азбуку Морзе — аритмия. Запасы кордарона остались в его рюкзаке, уехавшем на БТРе неизвестно куда. Нужно будет в общей аптечке порыться, в вещмешке с красным крестом на большом кармане, в медуглу КСП.

— Я ему протягиваю свою «мотороллу» — по ходу, попробуй мою! — Юрка наращивает темп и драматизм рассказа, размахивая руками, поправляя сползающую на лоб каску и чуть ли не заикаясь: — Тот, по ходу, руку протягивает. Нагнулся так. Я ж п-п-п-понимаю, стрелять нельзя, сепарский окоп рядом, за подбитым БМП. Я такой снимаю каску и хрясть ему каской прямо по балде.

Юрка снимает с себя каску и чуть ли не с пеной у рта рассказывает, как бил этого сепара каской по голове, пока та, «по ходу», не лопнула, «як кавун»[5], как потом он долго сидел над мертвым сепаром с окровавленной каской в руке.

— Я потом только понял, что сам весь в крови. Весь броник, разгрузка, все лицо, даже штаны забрызганы. А у сепара вместо головы одно сплошное кровавое месиво.

Тишина. Никто не смеется. Каждый смотрит в стол или в пол, словно ищет что‑то. В этот раз у Юрки рассказ получился какой‑то особенно кровавый. Он и сам это понял, перешел к документам:

— Я в карманах у него порылся, военный билет нашел. Из города Орска парень, короче. Из Сибири, что ли? Бывший артиллерист. Запасник. На год меня старше. И фото дивчины[6] такой. Интересная, по ходу, такая вся. Прическа, б...дь...

Документы у командира. Все ждут, что он их покажет. Но тот отворачивается и снова начинает вызывать Майка.

«До какой же степени осатанелости доходят люди на войне, — подумал Алексей. — Потом окажется, что самым ярким воспоминанием в Юркиной жизни так и останется то, как он человека каской до смерти забил».

Алексей вспомнил свои собственные «яркие» военные впечатления, и ему сразу стало не хватать воздуха. Он поднялся и вышел из комнаты в глухую холодную тьму терминала. У сепаров на другом конце взлетного поля с характерным чавкающим звуком заработала «улитка» — гранатомет АГС-17, прозванный так за круглый короб, напоминающий огромного моллюска.

«Зачем? Только пехоту пугать, — подумал Алексей, прекрасно разбирающийся в стрелковом оружии. — А вся пехота здесь. Чаи гоняет».

Алексей вернулся в КСП, сел в углу на чей‑то спальник, достал одну из двух своих камер, осторожно снял объектив. Спринцовочкой продул камеру и объектив с внутренней стороны, вставил свой любимый замызганный и потертый широкоугольник 16–35 мм на место, протер его, насколько это было возможно, тряпочкой из очечника. Другим объективом, с которым он тоже не расставался ни днем, ни ночью, был телевик 70–200 мм. Четвертый день в Аэропорту. Четвертый день практически без сна, без еды и без воды. Связь такая нулевая, что фото смог передать только один раз, на второй день.

Вспомнил приснившийся голос покойной Ксюши. Вспомнил голос Ники. Такие разные. Обе такие живые, такие желанные. Достал телефон. Посмотрел на Степана-Бандера. Тот сидел к нему спиной, вызывая то штаб батальона, то бригады, одинаково безуспешно.

Алексей открыл сообщения, прочел Никино последнее: «Умоляю, вернись. Тебе нечего делать в КАП. Вернись».

На голову посыпались куски штукатурки. Комната заходила ходуном. Барабанные перепонки почти лопаются от разрывов, словно ракеты взрываются в голове.

— По ходу, «Градом» кроют, — кричит Юрка-Паровоз, бросаясь на пол.

Все остальные уже на полу. Оружие в руках на взводе. Неужели сепары снова полезут?

Когда пыль, поднятая в КСП близкими разрывами, перестает клубиться и застилать глаза, становится понятно, что артподготовка закончена. Бойцы подхватывают цинки с дополнительным БК, рассовывают по карманам разгрузки гранаты Ф-1[7], РГД[8], ВОГи[9] для подствольников. Взваливая за спину «мухи»[10] и другие РПГ, бросаются за посеченную осколками массивную железную дверь — занимать позиции. Алексей, забыв о боли в груди, следует за ними, поднимая к глазам камеру и на ходу выставляя режимы.

— Бетмен, доповicи по втратах! Потiм на позицiю! — орет Бандер в спину убегающим и, остановив Юрку рукой притягивая к себе, рычит ему в самое ухо: — Дивись за кацапом! Головою вiдповiдаэш![11]

— За пиндосом? — переспрашивает Юрка, подхватывая одной рукой свой ПКМ, другой — два цинка с БК.