Аэропорт

И подсотенный Колышев подбородок вперёд, шлем не снимает, смотрит из-под забрала, словно оценивает, идёт к штурмовикам на встречу. Он и так-то не славился добрым нравом, а тут и вовсе леденеет от злости, даже в темноте это понятно. Слова выговаривает – едва не шипит:

– А, вот и господа штурмовики.

– Разрешите доложить, – начал было Коровин…

Но Колышев его останавливает жестом:

– Вы уж извините, господа штурмовики, – он подходит к Червоненко, пальцем «кольчужной» перчатки, стучит по его грудному знаку минёра, – и примкнувшие к ним, что мы вас, героев, побеспокоили. Потревожили ваш геройский сон, но дело уж больно спешное. Наши товарищи из первого взвода, если вас это, конечно, интересует, уже три часа ведут тяжёлый бой.

– Товарищ подсотенный, я сейчас… – Начинает Юра.

– Молчать! – Орёт Колышев прямо в лицо Юрке. – По уставу перед фразой, обращённой к офицеру, необходимо использовать форму: «разрешите доложить» или «разрешите обратиться».

– Разрешите доложить, – снова пытается Червоненко.

– Не разрешаю, – резко пресекает подсотенный и продолжает: – Я полагаю, господа штурмовики, что у вас создалось иллюзорное ощущение некой элитарности вашей войсковой специальности.

Теперь он подходит к Акиму и говорит, глядя ему в глаза:

– Вот вы, герой вчерашнего штурма пустых окопов, вы и вправду считаете, что вы элита нашего соединения?

– Никак нет, – сразу ответил Саблин, очень ему было неприятно слышать фразу: «герой вчерашнего штурма пустых окопов». Задел язвительный Колышев его этой фразой.

– Может, кто-нибудь из вас считает, что вам положены поблажки, так как вы штурмовая группа, может, вам положен более продолжительный сон, офицерский рацион или освобождение от погрузочных работ?

– Ника нет, – за всех говорит урядник Коровин.

– Так почему в таком случае мы вынуждены разыскивать вас двадцать пять минут? – Спрашивает Колышев у Коровина.

– Виноват, – сухо отвечает Носов.

– Выражаю вам своё неудовольствие, – едко говорит подсотенный прямо в лицо.

– Есть, – говорит урядник Коровин.

Тут к месту подбегает взводный, прапорщик Михеенко. Колышев встречает его улыбкой:

– А вот и командир отличившихся. Кстати, вам я тоже выражаю своё неудовольствие.

– Есть, – вздыхает прапорщик.

Подсотенный молча поворачивается и уходит, уходит, а прапорщик подходит к Носову и выговаривает:

– Ну как первый год служишь, честное слово,– выговаривает прапорщик Михеенко уряднику Коровину.

Тот вздыхает, морщится, понимает, что виноват. А вот Юра виновным себя не ощущает и спрашивает у Михеенко:

– Слышь, взводный, а что с первым взводом?

– Их поставили дорогу охранять в степь, шесть километров на восток от дороги, их и два взвода степняков, чтобы китайцы из степи дорогу на Аэропорт не порезали. Вот китайцы и попытались, степняки откатились, а наши за камни зацепились, почему не отступили – непонятно. На связь не выходят, видно, рации конец.

– Степняки, заразы… – Говорит Ерёменко.

– Они всегда такие были… – Зло говорит Карачевский. – Как чуть прищемили, так сразу бегут.

– Вот уроды, – Юрка сплёвывает.

Видно, что его да и всех бойцов штурмовой группы очень злят сапные казаки.

А вот Саблине не таков, с ним всё хуже, он не может высказаться и сплюнуть. Молчаливый и закрытый человек, с виду, вроде бы, и невозмутим, но изнутри его разъедает холодная злоба. Костяшки пальцев, что сжимают дробовик, под крагами побелели. Просто он всё хранит её себе, растит её в себе. И злится он не на китайцев, что с них взять, они непримиримые враги. Сейчас он думает о том, что сам бы расстрелял командира степняков, который дал приказ отходить и бросить их первый взвод в степи на растерзание китайцам. Аким сам бы вызвался в расстрельную команду. И плевать ему, что лёгкие казачьи части не предназначены для вязких и тяжёлых контактов. Они могут за час пройти по барханам тридцать километров. Но это бойцы с лёгким вооружением на квадроциклах, багги и слабо бронированных БМП. Их задача – быстрые рейды по степи, фланговые обходы, засады, контроль и разведка. Нет у них ни тяжелого вооружения, ни сотен мин, как у пластунов, и броня у степняков много легче пластунской.

Но всё равно ничто из перечисленного не оправдывает такого поведения в глазах Саблина. Внутри его всё клокотало от злости, хотя внешне он невозмутим, разве что хмур и угрюм.

– Ладно, – продолжает прапорщик, – мы уже загрузились.

И тут голос в наушниках шлема, говорит подсоленный Колышев:

– Вторая сотня, собраться у головной машины.

– Пойдём, хлопцы, – говорит прапорщик, – не дай Бог ещё и сейчас опоздать. Подсотник съест поедом.