Аэропорт

По штатному расписанию должно быть семеро: шесть бойцов и командир. Но это во взводе, в котором по расписанию тридцать бойцов. А таких взводов не бывает. Двадцать максимум. Да и то Аким не мог вспомнить, когда их было двадцать. Всегда меньше.

Вышли на исходные. Там, привалившись к ещё негорячему бархану, расположились снайпера. Снайпер Петя Чагылысов и его второй номер Толя Серёгин.

– Петька, ну что, видал их? – Улёгся рядом с ним Коровин.

– Нет, Женя, не видать, прячутся, – привычной скороговоркой отвечает снайпер. – Бруствер первого ряда окопов вижу, больше ничего, нет движения.

– Неужто нас не заметили? – Говорит Коровин, вглядываясь в сторону станицы.

– Шутишь, Женя? – Смеётся Чагылысов. – Мы тут БТРами на всю степь ревём, степняки вон там, западнее прошли по барханам, пылищу подняли, а они не заметили? Безглазые они, да?

– Значит, затаились?

– Ага, затаились. Я бы затаился, пока бы соотношение сил не понял.

– Верно ты, Петя, говоришь, – соглашается Коровин, всё ещё глядя на станицу, которую придётся брать.

Но лежа и таращась на цель, боевую задачу не выполнишь, он оглядывается на своих людей:

– Ну что, господа пластуны, пойдём потихоньку?

– Пошли, чего тянуть, – говорит Ерёменко.

Саблин сжал кулаки, кажется, опять задрожали пальцы. Это от волнения перед боем, с ним всегда так.

– Тогда ты первый, – говорит урядник, – Саблин второй, я за ним, Володька за мной. Идём, не высовываемся, в станицу не лезем, обойдём её с запада, как взводный и сказал. Соблюдаем режим радиомолчания.

У Ерёменко, он в штурмовики переведён из минёров, как и у всех хороших минёров на мины чутьё, поэтому Коровин оставил его первым, хотя какие в барханах мины, мины будут перед позициями противника, а до них ещё добраться нужно. Саблин если не первый, то всегда второй, он самый опытный из всех, ну, кроме самого Коровина, а замыкает группу Карачевский, он тащит на себе дополнительный запас гранат и «брикет». Брикет – это десять килограммовых тротиловых шашек, связанных вместе и обмотанных толстой алюминиевой фольгой. Их можно использовать по отдельности, а можно взорвать и все сразу.

Когда Ерёменко вылез на бархан и спустился с него вниз, Саблин уже хотел идти за ним, как снайпер толкнул его в плечевой щиток и показал сжатый кулак. В «кольчужной» перчатке с защитной крагой кулак выглядит весомо, внушительно. И означает он «держись, брат». Снайпер сказал:

– Я пригляжу за вами, хлопцы.

Саблин кивнул, закрыл забрало шлема и полез на бархан. Вслед уходящему вперёд Ерёменко.

Привычно вспыхнула панорам на внутренней стороне забрала, пред глазами побежали цифры, цифры. Аккумулятор, хладоген, моторы, приводы, герметичность – всё в порядке. Все три камеры работают отлично, дают обзор триста шестьдесят градусов. Микрофоны в порядке, он даже слышит, как скрепит песок у Ерёменко под башмаками. Сразу стало спокойнее, от волнения и следа не осталось, теперь работа. Простая воинская работа – идти в атаку.

Щит на ремне висит, на шее, левая рука его только придерживает, пятизарядный армейский дробовик «Барсук» под мышкой правой руки. Камеры чуть выше среза щита. Он всё видит, противник видит только щит и ноги. Так и пошли. Ерёменко в десяти шагах впереди него, Саблин идёт след в след, конечно, мин тут нет, но таковы правила, так записано в уставе, а со временем ещё и привычка. Там, где могут быть мины, след в след. Там, где мин нет, в шахматном порядке.

Первый раз за утро в костюме заработала вентиляция. Аким и не заметил, как внутренняя температура доползла до тридцати. Тридцать – предел, нужно охлаждение. При тридцати трёх возможен тепловой удар. Вентиляция охладила его до двадцати восьми, вполне комфортная температура. Днём, когда на солнце она уйдёт за пятьдесят, вентиляции хватить не будет, и тогда придётся расходовать хладоген – смесь сжиженных газов, позволяющих быстро понизить температуру внутри брони до приемлемой. А пока и вентиляции хватает.

Саблин идёт на юг за Ерёменко с бархана на бархан, всё на юг и на юг, но сам всё время смотрит на восток, в станицу. Если начнут бить, то, скорее всего, оттуда. Он выкручивает зум камер на максимум, но ничего подозрительного не видит. Никакого движения. Надолбы из прессованного песка, плиты, что защищают станицу от гуляющих от ветра барханов. Крепкие дома степных казаков, сплошь покрытые солнечными панелями. Хорошие дома, большие. У каждого дома ветряки и водосборники. Зажиточные в Нижинке живут казаки.

Но почему нет никого? Где китайцы? Вот, что мучает Акима: почему не открывают огня? Хотят подпустить ближе, в упор бить? Хорошо, что Петя Чагылысов обещал за ними присмотреть, так ему, конечно, спокойнее.

Ерёменко залез на бархан и неожиданно остановился. Поднял руку. Это значит «стоять».