Аэроторпеды возвращаются назад

Будто разговаривали и спорили не молодой ассистент с прославленным во всем мире профессором, а просто двое хороших знакомых — один младший, второй старший годами и опытом. Да, выходило, что этот железный человек, этот профессор Морис Ренуар, не всегда бывал каменным и недоступным. Он умел дружески и даже горячо беседовать, доказывать, спорить. Лицо его теряло тогда привычную холодность, острые глаза горели, все движения словно становились более свободными. Это бывало нечасто — и далеко не каждая тема разговора могла стать причиной такого поведения железного профессора, как называли люди Мориса Ренуара. Только два предмета, насколько успел заметить Дик Гордон, так захватывали профессора. Это были: военные изобретения и социализм, вернее — коммунизм.

И еще кое–что отметил для себя Гордон. Упомянутые темы профессор Ренуар всегда связывал между собой. Стоило затронуть одну из них, и разговор неизбежно переходил на другую. Сегодня Дик осторожно намекнул профессору на эту странность. Ренуар улыбнулся:

   — Мой дорогой друг, — начал он с любимого присловья, — мой дорогой друг, да ведь по этой причине некоторые даже считают меня своего рода фанатиком. Вот вы работаете со мной уже больше месяца. Как вы сами, наверное, замечаете, я охотно беседую и спорю с вами. Почему? Потому что считаю вас вполне пригодным материалом не только для того, чтобы направить ваши способности в нужное моему институту, как научному учреждению, русло, но и для того, чтобы создать из вас настоящего человека — Человека с большой буквы. Вы еще молоды, многое в вас еще не оформилось. Вы страдаете определенными болезнями.

Дик удивленно посмотрел на профессора: что он хочет сказать?..

   — Не удивляйтесь, я говорю не о физических болезнях и, вообще, не о болезнях в обычном понимании слова. Но я хочу видеть вас вполне здоровым, безупречно здоровым во всех отношениях. Не раскрывайте так широко глаза, сейчас все поймете. Возьмите эту сигару, кажется, это ваш любимый сорт, манильская корона. Отрежьте аккуратно: мне всегда неприятно видеть варварское отношение к хорошим вещам. Я люблю комфорт, люблю определенный, установившийся порядок. Теперь закуривайте — равномерно, чтобы огонь занялся не с одной стороны, а как следует. Ну как, неплохая сигара?

И, подождав, пока сизый пахучий дымок поднимется в воздух, он продолжал:

   — Вас удивляет, почему наша работа всегда связывается у меня с мыслями о коммунизме?.. Ах, мой милый друг, я не политик. Это не мое дело. Но существуют вещи и явления, одинаково касающиеся каждого порядочного человека, политик он или нет. И первым среди таких ужасных явлений следует назвать большевизм. До сих пор встречаются глупцы, которые относятся к этой проблеме скептически: дескать, это чисто русское дело, надо, мол, только уничтожать агитаторов, пытающихся привить эту болезнь добропорядочным странам — вот и все. Нет, далеко не все. Допустим, в каком–то городе страны разразилась эпидемия чумы. И вместо того, чтобы решительно бороться со страшной болезнью, вместо того, чтобы радикальными средствами ликвидировать источник эпидемии, — врачи ограничились бы просто изоляцией этого города: он, дескать, сам по себе, а мы сами по себе. Разве не следовало бы назвать такое отношение преступлением?.. Большевизм — та же чума. Он разгорается, как пожар, его зараза проникает в незаметные щелки, охватывая страны одну за другой, как распространяется гангрена в организме человека. Как поступает врач, обнаружив у больного гангрену руки? Он отрезает руку, чтобы спасти человека. Так, и только так, можно бороться с большевизмом, этой гангреной человечества. Огнем и железом, решительно и безжалостно уничтожая зараженные места, механизируя этот хирургический процесс.

   — Механизируя?..

   — Да! Как можно меньше людей, меньше живых единиц в войсках. Машины на земле, машины на воде, машины в воздухе. Машинами управляют проверенные, закаленные люди. А частично — машины идут в наступление сами, ими управляют на расстоянии. Нельзя рисковать тем, чтобы некоторая часть войск попала под влияние большевистской агитации. Нельзя долго воевать, война должна быть мгновенной, как взрыв гранаты. Один сильный комбинированный удар, направленный в первую очередь против тыла. Разрушения. Смерть. Огонь. Паника. И тогда — добивать, планомерно, решительно, безжалостно. Никакой дипломатии — только оружие решает дело. Танк, пушка, самолет — вместо дипломатических фраков и конференций. И ваш танк, ваша прекрасная машина, мой дорогой друг, также является фактором нашего общего дела.

Он замолчал. В кабинете было тихо. Дик Гордон тоже молчал, пораженный: впервые профессор Ренуар так подробно развивал свои мысли. Зазвонил телефон. Ренуар поднял трубку.

   — Алло. Да это я. Что?.. Хорошо, остановите работу, я сейчас буду. Да.

Профессор встал и предложил Дику:

   — Насколько помню, до сих пор вам еще не довелось познакомиться с моими персональными работами. Итак, если хотите, — прошу. Я иду в лабораторию. Попросил бы вас зайти за ассистентом Райволой и вместе с ним явиться туда же. Райвола нужен мне немедленно.