Аэша

– Орос лжет, как и ты, а если не лжет, он видел все это во сне или же он слышал не голос богини, а твой. Если ты бессмертная Аэша, докажи это. Эти два человека видели тебя в прошлом. Сбрось с себя так ревниво скрывающие тебя одежды. Покажись нам в твоей несравненной божественной красоте. Твой возлюбленный, конечно, узнает тебя. Но и тогда я буду считать тебя злым гением, ценой убийства купившим бессмертие и околдовывающим души своей дьявольской красотой.

Гезея взволнованно ломала свои белые руки.

– Ты хочешь этого, Калликрат? – вздохнула она. – Если такова твоя воля, я должна исполнить ее. Но прошу тебя, не требуй этого. Время еще не пришло. Я изменилась, Калликрат, с тех пор, как поцеловала тебя в чело там, в пещерах Кор.

Лео колебался.

– Прикажи ей снять покрывало, – смеялась Афина, – увидишь, я ревновать не стану.

– Я хочу знать все! – сказал Лео. – Как бы ты не изменилась, – если ты Аэша, я тебя узнаю и буду любить.

– Благодарю тебя за эти слова, Калликрат, – отвечала Гезея. – В них звучит верность и вера. Узнай же истину, потому что от тебя я ничего не скрываю: когда я сброшу с себя покрывало, ты в последний раз должен будешь сделать выбор между той женщиной и Аэшей, которой поклялся принадлежать. Ты можешь от меня отречься и получишь за это много благ – власть, богатство, любовь, – но тогда ты должен забыть меня, и я предоставлю тебя твоей судьбе. Предостерегаю тебя: перед тобой тяжелое испытание. Я ничего не могу обещать тебе, кроме любви, какую ни одна женщина не дарила мужчине, любви, которая, может быть, должна остаться без ответа на земле.

Мы отошли с Лео в сторону. Не помню в точности нашего разговора, знаю только, что какой-то голос внутри меня подсказал решение, и Лео согласился.

– Мы решили, Гезея, – сказал я от имени друга, – что должны узнать истину сейчас же. Ты должна сбросить свое покрывало здесь, теперь же!

– Хорошо, – возразила Гезея, и голос ее звучал как голос умирающей. – Только умоляю вас, сжальтесь и не смейтесь надо мной. Не прибавляйте горящих углей вашей ненависти к адскому огню, в котором горит моя душа. Какова я ни есть, а стала такой из-за тебя, Калликрат.

Гезея встала и подошла почти к самому кратеру.

– Подойди сюда, Панава, – позвала она, – сними покрывало.

Панава с выражением ужаса на красивом лице подошла и стала помогать Гезее. Она была не высока ростом, но все-таки выше Гезеи. Одно за другим снимала Панава покрывала, и когда, верхние были удалены, мы узнали странное, похожее на мумию существо, которое встретили в Долине смерти. Итак, нашим таинственным проводником была сама Гезея.

Покрывала продолжали спадать одно за другим. Когда же будет конец?! О, какая маленькая женщина перед нами, – словно ребенок. Сердце содрогнулось во мне… Когда упало последнее покрывало, мы увидели тонкие, морщинистые руки и ноги, – я вспомнил, что видел однажды такие у мумии одной египетской принцессы; благодаря странной игре фантазии я даже отчетливо вспомнил, что на саркофаге этой принцессы стояло имя «Прекрасная».

Только лицо было еще скрыто. Гезея отстранила Панаву, которая в изнеможении опустилась на землю и прикрыла глаза руками. С каким-то почти болезненным стоном Гезея отчаянным жестом отбросила покрывало и обернулась к нам лицом.

Она стояла, и свет бездушного, беспощадного огня ярко освещал весь ужас ее безобразия…

Наступило тяжелое молчание. Губы Лео побледнели, колени дрожали. Неимоверным усилием воли он заставил себя выпрямиться. Даже Афина сжалилась и отвернулась. Она жаждала видеть соперницу униженной, но эта картина исчезнувшей красоты ужаснула ее: ведь ей грозило в будущем то же. Только Симбри и Орос остались спокойны: они предвидели то, что случилось.

– Что нам до сосуда, ветшающего от времени? – послышался голос Ороса, которого я полюбил за эти слова. – Что нам до плоти, которая гибнет? Смотрите на свет, по-прежнему сияющий в полуразбитом светильнике. Разве не видите вы сквозь эту мертвую оболочку живую душу?

Я думал так же, как благородный Орос, но – о Небо! – мне делалось дурно. Если бы я мог ничего больше не слышать, не видеть! При беглом взгляде на лицо Аэши еще оставалась надежда, но надежда эта тут же умерла, оставалась только мучительная тоска, тоска, о! какая тоска…

Не было больше сил терпеть. Я весь оцепенел. Надо же было как-нибудь выйти из этого столбняка. И я стал смотреть на пламя, на гребни огненных волн. Тепло и сладко покоиться в этой огненной могиле, где лежит хан Рассен! Я жаждал смерти, которая освободила бы меня от этой агонии…

Но вот Афина приблизилась к безобразному существу и встала рядом во всей прелести своей красоты и женственности.