— А ты почему не ушла с остальными? — спросил Аэций у девочки, убирая меч, и та рассказала, что сначала ушла за обозом, а потом потерялась в лесу и вернулась назад. Летом жила на рыбачьей стоянке у подножия водопада, ловила в озере рыбу, но теперь из-за частых дождей стоянка ушла под воду, и приходится жить в шалаше.
Скорее всего, она говорила правду. Вид у неё был несчастный, как у человека, оставшегося без родных и без крова.
— Вот что, озерная дева, — сказал Аэций. — Перебирайся сюда насовсем. Наверху есть детская комната. Пойди, посмотри, сгодится тебе или нет.
— Одна я по лестнице не пойду, — забоялась девочка. — Там страшно. В селении говорили, что в доме живет приведение.
Аэций взглянул на неё исподлобья. О каком приведении говорили норки? Не Сигун ли имели в виду?
— Не бойся, я провожу тебя. Никакого приведения в доме нет, ты увидишь, что все это байки, — произнес он угрюмо. — А вы, — повернулся к стражникам, стоявшим за его спиной, — отошлите кого-то в Равенну. Пусть скажет начальнику стражи Севастию, чтобы прислал мне людей и провизию на зиму.
Он рассчитывал, что оставшиеся стражники помогут ему навести порядок в разгромленном доме. Но у тех, как выяснилось, было строгое указание вернуться в Аримин, и всё, что они могли — известить Севастия голубиной почтой.
— Так ведь быстрее, — обнадежил один из них.
— Наверное, — кивнул Аэций, никогда не вступавший в бессмысленные препирания с городскими стражниками.
И они ушли.
После их ухода на кухне остались только хозяин дома и гостья.
— Идем? — спросил Аэций у девочки, но она уставилась на него каким-то изменившимся взглядом.
«Так это ты убил моих родичей в Норике?» — спрашивали её глаза.
— Видишь ли… — произнес Аэций, но девочка неожиданно метнулась в сторону. Он едва успел ухватить её за худенькую ручонку. — Погоди. Я хотел сказать…
Слова не шли с языка. Аэций вдруг понял, что не знает как объяснить этой юной невинной крохе, что во время восстания не мог поступить по-другому. Девочка мелко дрожала, неотрывно смотрела в пол, словно боялась взглянуть на Аэция даже мельком.
Тогда он молча разжег светильник и насильно повел её за собой. Покинув кухню, они прошли по первому этажу. Поднялись на второй и двинулись вглубь коридора. Кроме детской здесь находилась спальня и личная комната Аэция, которую он называл оружейной из-за спрятанного в стене тайника для оружия. Похоже, норки не заходили сюда, когда учинили погром.
Детская так же осталась нетронутой. Кровать в этой комнате была одна, накрытая вышитым покрывалом с тяжелыми золотыми кистями. Аэций не ожидал, что Сигун родит ему двойню, иначе распорядился бы поставить две…
— Располагайся, как пожелаешь, — сказал он девочке и повернулся, чтобы уйти. — Воскресить убитых я уже не смогу, — добавил, не оборачиваясь, — но постараюсь вернуть тебя матери и отцу.
— У меня их нет. Они умерли от болезни, — послышалось за спиной. — Ты не мог бы их воскресить?
Наверное, мог бы… Наверное. Если бы не был военным, а лечил бы людей от смертельных болезней и ран, как пророчила старая видья.
— Я оставлю на кухне яства, — сказал Аэций вместо ответа. — Пробуй все, что понравится. Только не пей вина. Оно слишком крепкое, — предупредил малышку и быстрой походкой направился к лестнице.
С собой у него было достаточно вина и провизии, чтобы в кои-то веки напиться вусмерть. Правда, пить пришлось в одиночку. Сначала на кухне у раскаленного очага. Потом его понесло в коридор. Глотая вино из кубка, он бродил по пустому дому, и ему казалось, что Сигун где-то рядом. Надо только услышать её шаги в этой зыбкой ночной тишине…
*
Остальное происходило, словно в каком-то дурмане. Аэцию снилось, что схлестнулся с противником врукопашную, и тот замахнулся для решающего удара, а он не может пошевелиться, чтобы ответить. И вдруг уже не во сне, а наяву увидел кого-то огромного, с белой плоской головой. В потемках её очертания выделялись особенно четко, отвлекая внимание от копья, которое белоголовый сжимал в обеих руках. Аэцию хватило мгновения, чтобы увернуться в сторону. Наконечник копья с оглушительным треском воткнулся в лежанку, на которой он только что валялся в беспамятстве, и застрял в ней словно в ловушке. Замешкавшись, белоголовый выхватил из-за пояса нож, но даже спьяну, спросонья Аэций оказался намного быстрее. Оглушил незваного гостя ударом в ухо и, выхватив нож из ослабевшей руки, воткнул ему в горло, в точности так, как делал это в бою. От удара белоголовый дернулся, но в себя уже не пришел. Аэций выдернул из перебитого горла нож, ударил еще раз, чтобы наверняка, и отбросил безвольное тело на каменный пол. Ошалело глянул по сторонам и прояснившимся взором увидел, что стоит в оружейной. На лежанке из красного дерева наброшена львиная шкура, из которой торчит копье. На полу — опрокинутый кубок и багровая лужа. Такая же лужа растекается возле шеи белоголового, чье тело распластано рядом с лежанкой.
Аэций прислушался. В доме — тихо. Опыт подсказывал, что убийца пришел один, иначе вел бы себя иначе. А этот, по всему было видно, рассчитывал лишь на себя.