Аэций, последний римлянин

Она не дала ему договорить, разразившись диким гневом. Это что?.. Какой-то там Аэций, жалкий прислужник раздавленного, как гнусный червь, негодяя, смеет ей, внучке, дочери и сестре императоров, предъявлять свои требования?.. И он, Аспар, смеет ей об этом докладывать?.. Несчастный!.. Он действительно заслуживает того, чтобы ему вырвали язык!.. И если ему прощают, то — пусть он знает — отнюдь не потому, что она ему чем-то обязана, а потому, что он как солдат неримлянин, воспитанный вдали от двора, не ведает — несчастный! — что делает!.. Пусть же как можно скорей скроется с ее глаз!..

Аспар покинул комнату, отвешивая низкие поклоны и не переставая улыбаться; а через минуту явились декурионы Аквилеи, дабы коленопреклоненно, со слезами на глазах умолять великую Плацидию пожалеть город, в стенах которого она пережила минуты блистательного триумфа… Не успели они убраться, устрашенные ее гневом, как явились патриций Феликс и префект Фауст. Смиренно преклонили колени, поцеловали край одежды, даже коснулись лбом пола у ее ног — но не ушли, пока не убедила, что иного выхода нет.

Вечером того же дня отправился в лагерь гуннов в качестве заложника гот Сигизвульт, но еще раньше, чем месяц взошел над Аквилеей, вернулся обратно: Аэций велел сказать, что голова Сигизвульта не стоит его жизни…

— Каких же заложников хочет Аэций? — гневно спросила она.

— Сиятельного Аспара и святейшего епископа Августина…

Казалось, Плацидия обезумеет от ярости. Как?.. Один Аспар стоит по меньшей мере двадцати таких Аэциев, а что касается епископа — разве может набожная Плацидия позволить, чтобы из-за нее хоть один волос упал с головы Христова служителя?.. Подлый Аэций хитро обеспечивает себе безнаказанность: волосок не посмеет она тронуть на его голове, лишь бы не подвергнуть опасности жизнь заложников! А с каким бы наслаждением она искупала его в кипящей смоле!..

Аспар согласился без колебаний. Епископ Августин плакал и трясся всем телом, уверенный, что уже не вернется от язычников с обезьяньими лицами, от этих уродливых демонов… Но и не сказал: «Нет…» Судьба вверенного его попечению города казалась ему важнее собственной жизни. Он только созвал виднейших представителей Аквилеи и заклинал их, чтобы избрали его преемником священника Адельфа. Потом, уже совершенно спокойный, сел в неудобную лектику, не желая ехать в одной повозке с еретиком Аспаром.

Миновали ночь и день, который Плацидия провела в молитве и посте. С сумерками она велела принести самые роскошные одежды. Потом закрылась в библиотеке с сыном и двумя самыми преданными приближенными. Темнело, но она не позволила зажечь света. В то время как молодая Спадуза надевала ей на ноги затканные золотом башмаки, а старая Элпидия, с трудом управляясь в полумраке, закалывала золотыми шпильками черные переплетения волос, Плацидия качала на коленях шестилетнего императора, мерно колыхаясь и напевая грустную готскую песенку.

В какой-то момент Спадуза заметила, что красный, закрывающий дверь занавес дрогнул, будто его коснулась с другой стороны неуверенная рука.

— Можешь войти, Леонтей, — засмеялась Плацидия.

Верный старый слуга на коленях вполз в библиотеку и, склонившись как можно ниже, поцеловал покрытый затканной золотом тончайшей кожей большой палец Плацидии. Потом замер недвижно.

— Можешь говорить, — раздался спокойный и звучный голос.

— С твоего позволения, великая… Сиятельный Аниций Ацилий Глабрион Фауст…

Префект Фауст, казалось, совсем забыл о предписанном церемониале. Быстрым шагом вошел он в библиотеку и, резко прервав Леонтея, воскликнул звучным голосом, не в силах скрыть волнение:

— Аэций ждет!

Медленным, величественным шагом — укрыв руки в широких, затканных золотом рукавах, — Плацидия прошла в триклиний, а оттуда через фауцес в атрий, где десять больших ламп бросали десять светлых кругов на мозаичный пол с изображением десяти мудрых дев с зажженными светильниками в руках. Одна из этих дев, казалось, чем-то особенно привлекала внимание Аэция, он только после некоторого усилия сумел оторвать взгляд от мозаичной фигуры, чтобы перенести его на живую деву. Взгляды их скрестились и тут же отпрянули, точно спугнутые, книзу: один — к его голым коленям, другой — к обутым в золото ступням… Оба заметили одновременно: она — что колени слишком массивные… он — что ступни маленькие… короткие… слишком короткие… и широкие… И оба одновременно подумали одно и то же: «А пригодится ли это на что-нибудь?..»

Борьба началась.

4

— Мы были уверены, что ты не преклонишь колен, Аэций.

Только теперь он посмотрел на нее пристально и чуть ли не с восхищением. Противник, похоже, стоит игры. Первый удар она отразила без труда и теперь сама переходит в наступление.