Аэций, последний римлянин

— Это кто же правая рука сиятельного патриция?.. Использовать мудрого и ученого слугу Христова для посредничества между мной и патрицием империи?.. Ехать из Италии в Галлию… подвергаться опасностям и тяготам в дороге через Альпы?! Ради кого?.. Я всего лишь скромный приверженец Христов и с радостью склонюсь перед советом и авторитетом слуги божьего… но я не понимаю, как ты мог, набожный и искушенный муж, питать такую надежду, что тебя захочет послушать… кто?.. якобы правоверный христианин, а на самом деле приятель мерзких, безбожных язычников и презренных еретиков!

Он бросил на Аэция дерзкий, вызывающий взгляд. Но патриций даже не взглянул в его сторону, весь поглощенный созерцанием лица и глаз диакона. Альбин Соммер, не получив никакого ответа, повысил голос и продолжал:

— А кто правая рука сиятельного?.. Язычник Марцеллин… Чья смерть исторгла слезы из глаз твердого, как скала, воина?.. Смерть языческого короля Ругилы и Литория… Кому велел он воздвигнуть памятник в сенате? Врагу христовой веры Флавиану… Кого сделал консулом вместе с собой?.. Еретика Сигизвульта… На ком женился?.. На арнанке… еретичке…

Диакон Леон резко прервал его.

— Дивлюсь я, сиятельный префект, что ты не обратишься еще к тем временам, когда твой прадед при Диоклетиане и Максенции бросал христиан на растерзание львам… Пелагия не только почитает Христа сына божия, единосущного отцу, но и ревностно чтит Марию Теотокос и память архиепископа Афанасия…

Аэций с трудом удержал навернувшуюся на губы улыбку. Только теперь он полностью оценил все значение своей победы над Пелагией.

Изумление, которое рисуется на лице Соммера и звучит в его голосе, уже потеряло естественность. Еще больше раздосадованный неожиданным отпором со стороны Леона, он, уже совсем не владея собой… топает ногой… кричит:

— Я не смею судить мужа, который не сегодня-завтра станет высшим священнослужителем. Но взгляни в свое сердце, искушенный, набожный Леон. Может быть, ты скажешь, что защищаешь нашего патриция не как слуга божий, а как римлянин?.. Я уже знаю многих таких диаконов и священников, которые говорят только так. Но кого же вы на самом деле защищаете?.. Человека, который шел к власти через убийства, а к могуществу — через дружбу с гуннами. Разве не он убил Феликса? Не угрожал Плацидии двукратным нашествием? Не поднял бунт против законного патриция?.. А его победы?.. Смейся, искушенный Леон!.. Он умел бить варваров, но, как видим, не очень… Со свевами не управился… Гензериха боится… Под Голозон тоже дал себя позорно побить: ведь это же его план… его волю в лице Литория разгромил король Теодорих! А если бил других, то не один, а лишь с помощью гуннов… Кто покорил бургундов?.. Уж никак не Аэций, а Аттила… Кто побеждал готов?.. Кто пришел на помощь осажденному Нарбону?.. Гунны… А Аэций?.. Раз только стал лицом к лицу с достойным противником… с римским полководцем… под Аримипом… и ты знаешь, чем это кончилось, благочестивый Леон! — заключил он, разразившись громким смехом.

Только теперь перестали барабанить по столу пальцы Аэция. Леон кинул на патриция умоляющий взгляд. Однако тот, не обращая на него внимания, подошел к Соммеру и, коснувшись грудью его груди, спокойно сказал:

— Хорошо, что ты напомнил о Феликсе… надо будет повторить…

Мгновенно смех замер на устах Альбина. Он весь съежился, но не побледнел, наоборот, лицо его было красное, пылающее…

— Он болен! — крикнул Леон. — У него горячка…

И он встал между Аэцием и Соммером. Префекта трясло; Леон не знал, от страха (может быть, только сейчас осознал, что говорил!) или от болезни?.. Он прикоснулся к его горящей ладони… Потом заглянул в лицо: взгляд Альбина был совершенно спокоен… мысль, которая в нем отражалась, была мыслью здравого человека… Леон на лету сообразил, что надо делать: с одной стороны, убедить Соммера, что в том, что он говорил, не было правды… (Диакон был крепко убежден, что префект действительно неправ!) С другой стороны, следует сразу, с корнем вырвать из Аэциевой души грозящую страшными последствиями, отлично маскируемую, но поистине смертельную уязвленность! Поэтому он схватил обоих за руки и с жаром воскликнул: