Афанасий Фет

Эта «чудная картина» (то есть не просто красивая, но волшебная), в которой соединены равнина, покрывающий её «блестящий» в лунном свете снег, круг луны, светлое небо, «бегущие» вдали сани, вызывает огромное количество ассоциаций; как будто суммируется то, к чему выражали любовь лучшие русские писатели: пушкинские снежные «великолепные ковры», «прозрачный лес» и «речка подо льдом» («Зимнее утро»), лермонтовские «просёлочный путь» («Родина») и небесный покой («Когда волнуется желтеющая нива...»), гоголевские просторы и «птица-тройка» («Мёртвые души»). Это обобщающий портрет России, какой она «родна» русскому человеку. Здесь нет деклараций — только чувство, которое пробуждается в человеке, когда «его» природа открывается ему как необыкновенно прекрасная. Не то, за что надо любить родину, а то, как её любят русские — великие поэты и простые люди.

В «журнальных» произведениях Фет раз за разом как будто демонстративно отказывается от напрашивающегося обобщения, финальной сентенции. Показательно стихотворение «Я долго стоял неподвижно...», начинающееся с созерцания звёздного неба:

Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь,
Меж теми звёздами и мною
Какая-то связь родилась.

Что это за связь человека и Космоса? Читатель, привыкший к «философической» романтической лирике, ожидает какого-то более или менее афористического «глубокомысленного» ответа. Лирический герой между тем завершает свой короткий монолог. В пятой строчке вводится слово «думал»; но в том момент, когда напрашивается какая-нибудь сентенция, философский вывод, лирический герой его не делает:

Я думал... не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор...

Тургенев, с которым Фету ещё предстояло познакомиться и подружиться, написал остроумную пародию на это стихотворение:

Я долго стоял неподвижно
И странные строки читал,
И очень мне дики казались
Те строки, что Фет написал.
Читал... что читал я, не помню.
Какой-то таинственный вздор;
Из рук моих выпала книга,
Не трогал её я с тех пор.

В самом деле, стоило ли беспокоить Космос, чтобы ничего о нём не сказать? Между тем финальная строка вовсе не так банальна, как кажется. В каком смысле здесь говорится «звёзды люблю» — в значении «нравятся звёзды» или «люблю смотреть на звёзды»? На самом деле здесь говорится о любви к звёздам примерно в том же значении, как мы говорим о любви к человеку: мы любим его и тогда, когда не видим, любить — значит иметь в душе образ, любить само его существование. Фета интересуют не философские выводы из таинственной связи между человеком и Космосом, а сама эта связь; им снова схвачена картина: человек, глядящий на небо, видит его безмолвное дрожание, слышит в нём торжественный хор, и в этот момент звёздное небо становится частью его души.

Любовная лирика Фета сороковых годов совсем не эротична в том простом смысле, в каком эротичен «Лирический Пантеон». Любовь — это не страсть, не плотское желание, но и не чистое созерцание. Высшее её выражение можно видеть в прекрасном стихотворении «Я пришёл к тебе с приветом...»:

Я пришёл к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой...

Лирический герой, его возлюбленная, окружающая их природа — часть одной весенней картины, как будто пронизанной музыкой, звучащей в мире:

Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришёл я снова,
Что душа всё так же счастью
И тебе служить готова...

Творчество не просто порождается любовью — оно и есть любовь:

Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь — но только песня зреет.

Фет уже в начале своего поэтического пути умеет создавать не только картины, в которых всё поёт одну мелодию, сияет одним светом, но и такие, где противоположности находятся в равновесии и гармонии. Таково знаменитое стихотворение «Кот поёт, глаза прищуря...»: