Афанасий Никитин

Хочу сказать, что меня поражает в «Хождении за три моря». Это очень личный текст, написанный человеком, который не по своей воле (или, скорее, по собственной беспечности) забрался в такую даль, что непонятно, как домой вернуться и получится ли вернуться вообще. Кажется, так и видишь, как сам Афанасий хлопает себя по ляжкам и приговаривает – «вот как меня угораздило!», и эта смесь азарта и смирения пронизывает весь текст «Хождения» (довольно сложный в восприятии для современного человека, ведь писался он в средние века) какой-то удивительно подкупающей интонацией. Исследователь этого памятника Я. С. Лурье тоже обращает внимание на личный, отражающий сомнения, переживания, тревоги, сокровенный стиль тверского купца, и пишет, что «личностный характер рассказа Никитина, способность его автора раскрыть читателю свой внутренний мир – этими чертами “Хождение” перекликается с величайшим памятником древнерусской литературы, созданным два века спустя, – “Житием” протопопа Аввакума». Россия – страна большая, и в русской литературе есть немало произведений, созданных в результате путешествий, или представляющих собой описание этих путешествий – от «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева до «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева.

Если мы посмотрим глазами автора на его записки, то поймем, что они являются отчетом о невольно проделанном путешествии. В Древней Руси пространство воспринималось с точки зрения ценностных категорий: те или иные земли рассматривались как «чистые» или «нечистые», праведные или грешные. Об этом много написано – в частности, адресуем читателя к уже упомянутой книге Евгении Ваниной «Средневековое мышление». Таким образом, «пребывание в чистом пространстве есть признак святости – отсюда объясняется паломничество в святые земли, пребывание в пространстве нечистом, напротив – признак греховности». Отсюда можно судить о том, что проделанное Афанасием Никитиным путешествие сам он воспринимал как некое испытание. А раз это испытание, логично, что оно предполагает и отчет о его прохождении. Отчет предназначался не столько для людей, сколько для высшей инстанции – Бога, чтобы быть представленным Ему на Страшном cуде. Мы можем видеть, что дифференциация чистого и нечистого пространства оказывается исходным пунктом в понимании причины написания купцом Никитиным своего «Хождения за три моря».

Сам факт того, что Афанасий Никитин в самом начале характеризует свое сочинение именно как «грешное хождение», говорит о точном содержательном указании на оборотный, «перевернутый» характер этого путешествия. Эта самопрезентация, это определение – «грешный» – очень важно для понимания всего произведения как целостного источника: нахождение в чужой, «поганой» земле объясняет причину антиповедения купца Никитина, того, почему ему приходилось так себя вести – есть непривычную пищу, определять дату Пасхи по мусульманским книгам, постоянно общаться с «бесерменами». К ним тверской купец относится весьма добродушно (хотя конфликты случались, конечно). Интересно, что он называет себя Юсуф Хоросанин – не потому что жителям Индии трудно произносить имя Афанасий, а просто, наверно, каждый раз приходилось объяснять, что он из Твери, а там такого города не знали, вот и придумал себе «временное прозвище», своего рода оперативный псевдоним.

Интересный образ просматривается сквозь текст его сочинения. Каким он является нам со страниц своего сочинения, каким представляется? Такой добряк, спокойный, хороший русский дядька. В Твери таких и сейчас много.

Таким образом, «Хождение за три моря» строится как антипаломничество – путешествие в грешную землю, а отсюда и столь подробный отчет о проделанном путешествии, который предназначен в первую очередь не для людей, а для Страшного суда как оправдательный документ. Вот, мол, побывал я в Индии, но старался себя вести как человек православный (начинаешь по-новому понимать фразу из известного фильма – «меня царицей соблазняли, а я тебе верен остался!»). И в качестве доказательства – вот мои путевые записки, «тетрати». Даниэль Волков именно об этом и пишет: «Афанасий в Индии осознает себя христианином, его поведение носит вынужденный характер, и обусловлено именно принадлежностью к православной культуре в ее специфическом русском воплощении».

* * *

Но все же больше всего завораживает в «Хождении за три моря» сам сюжет – как русский купец отправился по торговым делам, потом что-то (все) пошло не так, он оказался на развилке: один вариант – вернуться домой, в Тверь, а там злые кредиторы и просто коллеги, всегда готовые посмеяться над неудачником. И другой расклад – махнуть в Индию, а это ведь страна сказочная, где никто «из наших» (купцов, тверичей, вообще русских) еще не бывал. Как скажет спустя четыре века американский писатель Марк Твен: «Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали».