Афанасий Никитин. Время сильных людей

Его толкнули, дернули и поволокли дальше. Купец попытался упереться ногами в землю, напрячь плечи, не для того, чтоб остановить или побороть супостатов, а просто показать — он не агнец, на заклание ведомый. Но его попыток сопротивления даже не заметили, подтащили к невысокому плетню, на столбы которого были насажены странной формы черепа, вроде человеческие, но с тяжелыми бровями и мощными челюстями. А вот зубы были не острые, словно их обладателям от бога не полагалось есть ничего, кроме травы.

Перед частоколом переминалось десятка два низкорослых обезьяноподобных туземцев, вздыхая и переговариваясь высокими птичьими голосами. Высокорослому купцу было отлично видно поверх их голов, как на утоптанной земле тренировались с булатными саблями два воина вполне человеческой наружности.

Один отрабатывал какой-то прием владения мечом. Клинок, казавшийся игрушечным в его могучей лапе, со свистом пластал воздух, зеркально-гладкое лезвие рассыпало брызги солнечных зайчиков. Второй рубил обмазанные глиной соломенные чучела, по крепости сопоставимые с человеческом телом. Рисуясь и явно получая удовольствие от удали своей, он одним ударом сносил глиняные головы, разваливал истуканов от плеча до паха, перерубал хребты, роль которых исполняли вкопанные в землю шесты, вокруг которых и лепились чучела. И не было б в этом ничего удивительного, если б все истуканы не были одеты в доспехи. Иные в легкие — кольчужные, а иные и в тяжелые — панцирные. К некоторым доспехам были привешены еще и щиты из буйволовой кожи, гибкие, прорубать такие трудно, но и они располовинивались, не в силах противостоять режущей силе булата.

Господи, да один умелый воин с таким мечом способен десяток положить в землю сырую, не особо запыхавшись.

Афанасий чуть не свернул себе шею, стараясь получше разглядеть оружие и приемы владения им, пока стражи тащили его сквозь заросший бурьяном пустырь к изгороди, за которой была площадка, покрытая ровной свежей травой, будто ее специально подстригли.

Прямо из травы, как пальцы растопыренной руки, торчали четыре столба. К каждому тяжелыми цепями были прикованы обнаженные мальчишки. Не те, что из деревни, а постарше, видимо приведенные из предыдущей вылазки. Вид у них был крайне изможденный. Худые ребра, казалось, проткнут пергаментную кожу при любом неосторожном вдохе. Головы с патлами свалявшихся волос мелко подергивались на тонких шеях, при этом еще и мотаясь из стороны в сторону. Ритм покачивания задавал один из обезьяноподобных людей, который постукивал пальцами по небольшому барабанчику. А в глаза мальчишек были вставлены палочки, распирающие веки и не дающие им закрыться.

Вот, значит, как они людей в себе подобных превращают? Спать не дают, стуком наводят морок. Да небось еще и опаивают чем-то.

Будто в подтверждение его слов, в загончик вошел человек в рубище, с накинутым капюшоном. В одной руке он держал глиняный котелок, в другой — деревянную ложку. Каждому мальчишке он вливал в рот добрую порцию этого неведомого зелья, от которого глаза маленьких пленников загорались безумным огнем.

Мда-а-а-а. Слыхивал Афанасий про такое. Колдовство, после которого люди не то что мать-отца родного, а имя свое забывали. И были покорны воле того, кто их околдовал, до гробовой доски. Ни боли при этом не боялись, ни ран, ни крови пролить чрезмерно. Только колдуны обычно одного-двух помощников себе делали. Чтоб и не очень заметно было, и управлять сподручнее. Ну, а здесь Хануман или Мигель на армию замахнулись, судя по всему. Это ж какая сила? А если таких еще и клинками булатными вооружить, что обычный доспех, как тряпочный прорубают? Этак можно любую соседнюю державу завоевать, там детей набрать и превратить их в таких же упырей. А с ними и на новые земли зариться.

Его снова толкнули, пнули и потащили дальше. Мимо навеса, под которым строгали ножами чудесными древки для копий. Стружка получалась ровная, тонкая, светящаяся на солнце светом медовым, — загляденье. Мимо цеха, где в выдавленных в земле формах отливали пушечные стволы. Мимо мостков, с которых детишки обезьянские набирали воду, чтоб сливать ее в кадушки, в коих те стволы охлаждали. Мимо станин, на которых полировали стволы изнутри специальными брусками с насечкой. Мимо мастерских, где скрепляли лафетные доски железными полосками, его привели к двери, ведущей в подклет, и спихнули по ступенькам. Поймали внизу, чтоб не расшибся. Протолкнули в большую, пахнущую сыростью залу со сводчатыми потолками и узкими горизонтальными бойницами — рукой не дотянуться даже на цыпочках. Видать, стены были добротные, потому что уличный жар сюда не проникал. Прохлада этого помещения могла бы показаться даже приятной, если б не запахи затхлости и разложения, которыми был наполнен воздух.

В свете, что проникал сквозь бойницы, стали видны петли на разнокалиберных блоках, свисающие с вделанных в кладку ржавых крюков. В некоторых были войлочные вкладки, иные напоминали петли висельные, некоторые и вовсе были непонятно для чего предназначены.