Афера. Роман о мобильных махинациях

Их частенько можно было застать вдвоем в рыбном ресторане «Ля-Маре», что на углу Бульваров и Петровки. Потягивали винцо, тыкая вилками в баснословно дорогую снедь, говорили о бизнесе, о женщинах, о футболе и модных автомобилях – словом, обо всем, что составляет в мужской беседе основную часть. При этом, что немаловажно, Шедин постоянно просил разделить счет, и каждый раз платил за себя сам. И хотя Картье всякий раз пытался «уладить пустячок» из собственного, а вернее, из штукинского кармана, его компаньон и слышать ничего не хотел. Впрочем, особенных неудобств все это не доставляло.

Однажды, во время очередной встречи, Картье, будучи уже приглашенным на выставку в Барселону, поинтересовался у Шедина, собирается ли и он туда же, но Шедин только рукой махнул:

– Да что там делать? Из года в год одно и то же. Всех знаю, все примелькались. Знаешь, я когда там появляюсь, то выставка замирает потому, что сразу же между стендами такой шепоток: «Мистер Шедин здесь», – и все ко мне со своими предложениями нелепыми, на хрен ненужными. Нет, не поеду. И не уговаривай даже.

Картье не торопился с вопросом, он заказал сигару, немного подымил, продолжая беседовать на более общие темы, и наконец как бы между делом аккуратно поинтересовался:

– А кто вообще-то едет от «МДС»?

Лицо Шедина внезапно омрачилось, даже ожесточилось. Он хмыкнул и процедил сквозь зубы:

– Сидоров, кому ж еще…

Виктор, конечно же, слышал об этом человеке. Известнейшая личность, президент «МДС», молод, амбициозен. В число акционеров Сидоров не входил, ни с кем никаких «гешефтов» не имел. Картье знал это наверняка, ибо о каких-либо бесчестных деяниях Сидорова-президента никогда ничего не было слышно. Репутация, ничего не скажешь. Но так ли стоит доверять этой репутации? Оклад президента «МДС», конечно, неплох, но чем больше есть у человека, тем больше ему хочется.

Шедин побаивался и ненавидел этого Сидорова. Побаивался потому, что Сидоров был его непосредственным руководителем, и ненавидел по той же причине. Он вообще недолюбливал «молодых да ранних» юнцов-карьеристов. Сидоров был ровесником Картье, но выглядел значительно моложе. Этакий «цыцык-пыцык»: невысокого росточка, кожица розоватая, глазенки кареватые, щеки пухловатые и на голове легкое облачко светлых волосков. Ни дать ни взять – маленький Ленин. Шедин мечтал занять место Сидорова, но ему ничего такого не светило. А Сидоров мечтал убрать Шедина. Или совсем его уволить, или, что более вероятно, задвинуть его куда-нибудь в дальнюю даль командовать в регионах, поднимать целину. Все это было в тайных планах Сидорова. На людях они держались вполне дружелюбно, соблюдали корпоративные приличия, никогда ничем таким колким не обменивались, но ненависть между ними была поистине лютая.

Началось их противостояние вполне банально. Шедин собирался на совет директоров, где, по точнейшим сведениям, отцы-основатели «МДС», и в частности господин Евтушенко, должны были предложить ему, Шедину Дмитрию Валентиновичу, пост президента компании с окладом, гм… Специально к этой дате Дима купил новый галстук из последней коллекции «Armani», но галстук оказался «какой-то не такой», вязался плохо, Шедин с ним намучился и, в конце концов, кое-как изобразив узел, побрел на совет. Не будучи суеверным, он тем не менее подумал, что возня с чертовым галстуком явно не к добру. Так и вышло.

Никакого назначения Шедин не получил. Наоборот! В течение тридцати восьми минут господин Евтушенко, периодически притрагиваясь то к кончику своего слегка раздвоенного носа, то скобля мизинцем подбородок, то теребя мочку-другую уха, а порой и поднося щепоть к ноздре так, словно намеревался выдернуть целый пук волосков и поколдовать над ними, будто Хоттабыч, разносил Шедина за «неудовлетворительную работу вверенного ему подразделения» и вдобавок ко всему несколько раз нервно дернул ногою в прекрасном, английской работы, коричневом ботинке. Проклиная дурацкую обновку, Шедин готов был провалиться сквозь землю, но все же крошечная, как серная головка, надежда еще грела его почти разрушенное, почти обращенное в мусор тщеславие. Он рассчитывал, что нервный господин Евтушенко вот-вот закончит читать «за упокой» и начнет «за здравие», объявив-таки о решении, ожидание которого Шедин лелеял довольно долго.

Однако Евтушенко разрешил подняться какому-то невзрачному молодому и кудрявому, похожему, по предвзятому наблюдению Шедина, на «пушистого пуську» моложавого человечка и представил его высокому собранию как нового президента «МДС». Это был гром среди ясного неба. Ясное небо, из которого вдруг хлынул град. Градина размером с куриное ощипанное тело, упавшая на коллекционный автомобиль «Роллс-Ройс». «Роллс-Ройс», который сгорел. Огонь, который выжег Шедина изнутри, и он почувствовал острейшую изжогу, оказавшуюся на поверку приступом панкреатита, аккурат после совещания уложившим его на больничную койку сроком на две недели с половиною. А проклятый галстук Шедин спустил в унитаз. О точном времени этого, в высшей степени символичного жеста история ничего не знает.