Аферист

Я задумался. Быт налаживался. Был период, когда деньги кончились после всех вложений. Жили на энтузиазме. Но как говорил незабвенный Жорж Милославский «Пошли дела кое-как». Посевную практически закончили. Управляющий Семен Семенович после моей мотивации воспрянул духом и показал себя самым лучшим образом. Да так, что я предложил ему взять управление остальным сельским хозяйством. На устройстве мельницы он все же настоял. Летом будем строить. Граборы уже копают запруду.

Срубы для фармацевтической фабрики еще зимой заготовили. На фундамент уложили камни, огромные валуны. Печи поставили. И только что перевезли лабораторию полностью. Яков Иванович получил собственную коляску с лошадкой, которая обретается на моей конюшне. Они с Ольгой Филипповной очень мило выезжают на прогулки. Ему выделили несколько смышленых подростков в ученики. Теперь он чувствует себя большим боссом.

С публикацией открытия ангидрида я велел не торопиться. Летом понасажаем мака, сделаю героин. Так, на пробу. Впрочем, лучше препарата для наркоза в ближайшем будущем не будет. И никто не бросится колоть его в вены. Как никто не курит коноплю, которую крестьяне сажают для масла, пеньки и семечек на булочки. Как никто не ест грибы псилоцибы. И никто не удумал курить опий, хотя мака целые грядки, как сорняка.

— А сам-то что хочешь, Андрей Георгиевич? — Прервал мои раздумья казак.

— Хочу понять, тварь я дрожащая или право имею.

— А кто эти права раздает?

— В том то и дело, что мы всегда ищем, кто их даст. А сами в себе имеем и не пользуемся. Силы и смелость нужны заявить.

— Так ты вроде не трус?

— Вот и думаю, с одной стороны безнадежное дело, мертвых оживлять. С другой, сожрут и не подавятся.

— Это ты сейчас про барев?

— Про них, точнее, про руководство. А ты хоть понял, о чем речь?

— Что понимать, коли все видно. Хочешь народ пробудить. Не на бунт, а сам в себе. Тогда и остальные пиявки отвалятся.

— Громко говоришь.

— А ты не пужайся. Алексей сказывал, старец Амвросий так просто не позовет. А чтоб из лесу вышел, так к тебе первому лет за двадцать.

— Ну и как мне тут пропетлять?

— А так и делай, раз до сих пор жив. Батюшка Емельян Пугачев, сказывают, чуток не добрался. А ты по хитрому.

— Я не сторонник Пугачева. Любое такое выступление против регулярной армии обречено. Сомнут. Да и смысл? Разве люди другими станут?

— Малая закваска все тесто квасит.

— Тоже верно. Старец говорил, что место меняет человека. Обрусеют и немцы и англичане, когда силу увидят.

— Сила самая понятная вещь на свете, коли в морду дашь, так и слов не надо, — пожал плечами Игнат, — что-то с чаем запропастились. Эко вас развезло.

— Я сейчас схожу, — суетится Алена.

— Посиди, — не пускаю я, — вечер хорош. Только не понятно, Игнат Тимофеевич, как сделать это?

— Сам же только мне объяснял! Чтоб не эти, как их, классы были, а единый народ. Или род. Все вместе и друг за друга.

— Это да, своих детей или родственников продавать не будешь. И на бессмысленную смерть не пошлешь тоже. Боюсь представить, что будет, если такое получится сделать.

— А ты попробуй.

— Спасибо, Игнат, за поддержку. А то я даже мыслей таких боялся. В одиночку как что-то делать? — Не испугался я показать слабость.

— Нечто слепой? Какой же ты один? Вон Алена с тобой сидит, бок греет, думаешь, за так все получилось? Да хоть меня возьми. Свернул бы ночью голову твоей охране, остальным кинжал в бок и дело с концом. Собираются вокруг тебя люди. Раз уж выпала такая доля, грех в отказ идти. Бог не примет.

— Тогда повоюем, — вытираю я навернувшиеся слезы, — знаковый разговор. День сегодня для меня особенный.

Как лабораторию стали перевозить, приехал Веретенников. Хмуро смотрит, но права не качает.

— На кого покидаете, Андрей Гергиевич?

— Почему покидаю? Мы не все вывезли, только необходимое. Часть оборудования оставляется. Мазь будем делать салициловую. Как на больных все опробуем, так расширим производство на полную.

— А что ж в леса прячетесь?

— Воздух лучше, любопытных меньше.

— А перспектива?

— Куда без нее?

— Так может и я чем пособлю? Мы свои люди, уже столько вместе, а?

— Шприцы где? — Скривился я.

— Не извольте волноваться, — засуетился купец, извлекая из саквояжа коробку красного дерева, — а я думаю, что это Андрей Георгиевич не спрашивает про них, никак и думать забыл. Дай, думаю, заеду, покажу.

В коробке на красном бархате лежали два шприца миллилитров на десять. Металлические части благородно подернулись серебряной чернью. Иглы лежали рядом. Я соединил все части, набрал из чашки чай и пустил струю.

— Долго собирался. Хорошо, что не впустую. Так что хочешь?

— В долю. Чую, не зря вы затаились. Если резину отдал по первому слову и перекись свою пожертвовал бесплатно, то тут не иначе, как панацею изобрели.