– Кузьмич тут самый старый служака и рассказал старинный случай, – продолжил Дмитрий Семенович, – пропал у помещика сын. То ли сбежал, то ли утоп. Через несколько лет господин Зарайский в уме помутился и ждет, что сын его обязательно вернется. А с ним и все дела поправятся. И правда, имение давно пришло в упадок. Одних долгов тысяч на тридцать. Но то дело наживное, если заложить его в опекунский совет. Еще и прибыток будет. Есть у меня мысль отвезти вас к нему. Благо, не так далеко добираться. Как раз к лесу примыкает. Может, Вы что вспомните, а может, он.
– И когда мы поедем?
– Да прямо сейчас. Время дорого. Батюшка ваш совсем плох. Чудо, если застанем в сознании. Выйди! – бросил он полицейскому. Того, как сдуло.
– Просьба у меня, Андрей. Возможно, нелицеприятная, но только мне наедине скажите.
– Спрашивайте.
– Ваши политические убеждения. Поймите правильно, это только для меня. Ответ ни на что не повлияет, но позволит прогнозировать разные неприятности, которые бывают на жизненном пути любого человека.
– Отвечу. Прежде всего я противник любых западных либеральных веяний. Поэтому твердо могу объявить себя славянофилом и монархистом. Если вы предполагаете высказывания революционного толка, то разочарую – их не будет. И более того, я буду бороться с ними, потому что знаю, чем они закончатся. Законными методами, разумеется.
– Не ожидал, но тем приятнее для меня встретить здравомыслящего человека. В Вашем возрасте, знаете ли, всякие увлечения возможны. Нас уже ждала открытая бричка, запряженная двойкой лошадей. По пути подсел еще один человек.
– Викентий Иванович, наш нотариус. Поверенный в делах. – отрекомендовали мне его.
За час мы проехали около десяти верст и очутились в деревне. Один из домов был больше остальных, но такого же типа, какой по всей срединной России.
Нас встречало человек десять. Все, как один, заголосили: «Вернулся батюшка кормилец». Цирк с конями.
В доме на грязных простынях лежал обросший старик. При виде меня глаза его заблестели.
– Я знал, – вытянул он руку в мою сторону, – знал, что ты не утонул и не пропал, а уехал. Подойди же, чадо. Птицы не клюнули тебя?
– Георгий Николаевич, вы узнаете своего сына? – начал работу нотариус.
– Я чувствую, что это он, подойди. Только птиц прогоните, они мешают.
Я подчинился. «Опустись» – сдавлено прозвучало сзади.
Я встал на колени. На голову легла дрожащая рука.
– Благословляю тебя. Прости, что оставляю дела расстроенными, но что имею, возьми.
Вынырнул нотариус с какой-то бумагой и дал старику в руку перо: «Внизу здесь».
Старик подписал.
Мы вышли на улицу.
– Через полчаса он забудет про наш визит. А мы составим комиссию и дадим ход вашему ходатайству.
– Какому?
– Которое вы сейчас напишите.
– Уже написали, – возник рядом нотариус и протянул бумагу, – можете не сомневаться, все по форме.
Я подписал.
– Месяц уйдет на рассмотрение. Думаю, задержек не будет, господин Зарайский Андрей Георгиевич, – полицмейстер улыбался, – теперь прошу. К ужину поспеем. На следующий день я пришел попрощаться. Пациент наш чувствовал себя хорошо. Кушал бульоны с сухариком.
– Мы уходим, Иннокентий Семенович, – положил я руку ему на плечо, – обязательно проведаю вас через месяц, если застану.
– Почему уходим, а не уезжаем?
– Потому что пешком. Да и не проедет там экипаж.
Тут тучи собрались на лице действительного советника, обрамленном пышными бакенбардами и усами. Казалось, молнии из глаз посыплются.
– Этот вопрос я еще разъясню, – сказал он с натугой.
Колокольчик звякнул, и появился Никифор.
– Вот что голубчик, выбери из моих две лошадки да оседлай, багаж устрой, ну все, как полагается. А ко мне позови Екатерину Гавриловну.
Никифор исчез и почти сразу в дверях появилась супруга Иннокентия Семеновича.
– В моем саквояже возьми и выдай десяточку на дорогу моему спасителю. И не вздумайте отказаться! – зыркнул он на меня, – и не мыслите, что Иннокентий Гурский жизнь свою не ценит и добра не помнит. То Вам только что на дорогу. Тьфу, какая мелочь. А устройством Вашим мы позже займемся. И отказа не принимаю. Вы поучаствовали в моей судьбе, не отвергайте же посильную помощь для Вашей.
– Душевный Вы человек, Иннокентий Семенович. Раз Господь свел, так не нам, грешным, по сторонам расходиться. Сейчас же прощайте.
Я обнял могучие плечи высокого чиновника, получил поцелуй колючих усов, и вышел.
Через полчаса две лошади были оседланы, кожаные переметные сумы нагружены нашими вещами. Ко мне подошла жена пациента:
– Прошу принять, как супруг распорядился, – она протягивала мне кожаный кошель размером с женскую сумку на ремне.
– Как-то много для десяти рублей
– Десяточкой они десять тысяч ассигнациями зовут, когда в карты играют, так что все верно.
– Спасибо, Екатерина Гавриловна, еще раз напомню о необходимости соблюдения всех предосторожностей. Никакого своеволия. Сергей Павлович проследит. За сим позвольте откланяться.
Во двор вышла Лиза и встала у крыльца.
– Прощайте, Лиза, – подошел я поцеловать протянутую ручку.
– Надеюсь, следующий Ваш визит будет не столь сумбурным и по более приятным поводам. Прощайте, Андрей.