Слегка ошарашенный колдун повторил все слово в слово. Многие зрители в зале стали спешно фиксировать информацию. Добровольцы же выглядели будто головешки на пепелище. Папардю и сам испугался их вида, быстро вывел «кроликов» из гипноза…
Стоя на пороге квартиры, Вадим дремотно целовался с Дашей.
– Пили, что ли? – с тревогой спросила лисичка.
– А, отмечали день рождения Бернгейма.
– Кого?
– Гипнотизера из Франции. Приехал тут к Папардю.
Ларчиков прошествовал в комнату со скоростью восьмиместной лодки и чуть было не рухнул в воды мутной Копрючай, но Дашка успела зацепить его за рубаху.
– Слушай, я тут сон сегодня видела, не успела тебе рассказать. Мы в Иерусалиме, стоим перед какой-то ужасной пещерой…
– Это не пещера была, – пробормотал Вадим. – Храм Гроба Господня. Да видел я твой сон! Вещий…
– Как это видел? Где? В смысле, когда? – изумилась лисичка.
– Камни Соломона, ты – черная рыба, прокопченная… Большая лажа все это! Большая лажа!
Глава 24
С первого сеанса Папардю прошло всего несколько дней, а «Фрегат» уже чуть не затонул от наплыва посетителей. Работали бригадой: Ларчиков, Фрусман, Верочка и еще один менеджер, у которого нервно дергались помидорные щечки. И все равно не справлялись. Лева каждые полчаса убирал в сейф пачки денег, словно посуду в мойку, но даже в последний час перед закрытием явился целый полк: Мяучинский, повар ресторана «Суши весла», некто Полторатов, топ-менеджер компании «Мегафон», Гришин, выпускник интерната номер 15 имени Юрия Никулина, лермонтовед Слепаков, доктор лечебной физкультуры и натуропат Сергей Пьяник…
На Пьянике дверь и закрыли, потому что компаньонам было интересно узнать у клиента, чем, кроме инжира, можно лечить гастрит и что, кроме настоя кураги, употребляют для профилактики сердечно-сосудистых заболеваний. Натуропат посоветовал Вадиму картофельный сок (три раза в день по 2/3 стакана), а Леве – свежетертый хрен с чайной ложкой меда (натощак один раз в день). Отпустив Пьяника, Веру и помидорные щечки, выпили по пятьдесят коньячку.
Говорить особенно не хотелось, гора денег, запертая в сейфе, действовала как гипноз: конечности скованы, язык онемел, глаза – две жестяные крышки для закручивания солений… Ларчиков вообще-то всегда боялся больших денег. И всегда жаждал их иметь. (Как жаждет зашуганный отец семейства, лежащий пузом вверх на пуританском пляже, с дебилкой женой и детьми-упырями, туда, за забор, на пляж нудистский.) Парадокс, о котором он зачем-то сообщил Леве. Тот хохотнул:
– Чего их бояться? Купишь квартиру в Белокаменной.
– Ты же знаешь, мы с Дашей мечтаем уехать в Израиль.
– Значит, в белокаменном. В смысле в Иерусалиме. Лажовая у тебя все-таки болезнь – «иметь или не иметь».
Ларчиков, чуть подумав, рассказал компаньону одну историю из детства. В шестом классе его охватила страсть к накопительству. Тогда была популярна игра в «трясучку». Монетки зажимаются в ладонях, интенсивные вибрации, противник кричит: «Стоп, орел!» или «Стоп, решка!». Сундучок открывается и…
Начинали по пятачку, по пятнадцать – двадцать копеек. Потом ставки выросли до пучеглазых совдеповских рублей. Трясти их было неудобно, скользкие, верткие, словно аквариумные рыбки. Но Вадим упорно тренировался, и вскоре полшколы пялилось на его лихие вскидывания рук с резким ударом о коленку (приемчик назывался «молотом по наковальне» или «серпом по яйцам»), на круговые мельничные вращения, на фокус-покус с левого боку, с правого – будто в зажигательном танце самбо он безумствовал с погремушкой-маракас…
Игра эта затмила все в тогдашней жизни Вадима. Но ведь она приносила и неслыханные барыши. В хорошие дни – суммы, сопоставимые с тогдашней родительской зарплатой: сто – сто пятьдесят рублей. Чтобы не тратить деньги попусту, он купил в универмаге метровую керамическую копилку в виде раскормленного, с панковской стрижкой, чертенка. Опускать монеты в его кривоватый, как восьмерка, насмешливый рот стало ежевечерним церемониальным удовольствием.
Однажды вечером родители ушли в кино. На попечении Вадима осталась бабушка – вздорная, похожая на картошку фри, полуслепая старуха. После инсульта она к тому же часто терялась в квартире. Блуждала по ней с карманным фонариком.
– И вот, значит, только я обряд с чертенком закончил, – Ларчиков повысил голос, увидев, что Лева клюет носом, – заходит ко мне бабуля. В одной ночнушке, босая и с ночным горшком.
– Зачем с горшком?
– Ну, ей тяжело было в туалет каждый раз бегать. Она в своей комнате и… А потом выливала в унитаз. И вот заходит. Я говорю: «Бабуля, ты опять дверью ошиблась». Она не расслышала и, как лунатик, двинула дальше. И на чертенка, который возле шкафа стоял, опрокинула свой горшок. А для меня ж это святое было! Статуя Будды просто! А бабулька с унитазом копилку перепутала. Я закричал – дико. Она заколотилась от испуга, развернулась на мой голос и… поскользнулась на мокром. Грохнулась на пол вместе с чертенком, причем головой они цокнулись звонко так, будто бильярдные шары… – Ларчиков прервался.
Фрусман невозмутимо жевал чужой инжир.
– И что? – спросил он. – Померла?