Аферисты. BIG-ЛАЖА-TOUR, или Как развести клиента на бабло

А какие женщины! Какие изумительные типажи – турчанки, индианки, гречанки, африканки, грузинки! А имена у них какие – Даурат-аль-Камар, Шамсан-Нахар, Малихат-аль-Кадд, Насимас-Сабас. Совершеннейшие формы, не запятнанные взглядом ни единого смертного! И только ты срываешь эти самые чистые лилии, самые безупречные розы. Вот где подлинная жизнь мужчины, жизнь в наслаждениях, жизнь в онейроиде, то есть в сновидении!..

Вольдемар очнулся. Посмотрел на Любу. Она была в полудекольтированном платье, вышитом червонным золотом, с изображением экзотических зверей и птиц, на плечах что-то наподобие пояса из десяти больших золотых монет, по обе стороны лица – грузные кисти из крупного жемчуга… Психотерапевт тряхнул головой. Не проглотил ли он сам случайно шарики страмониума, этой натуральной дурман-травы? Гурская сидела в домашнем халате персикового цвета и улыбалась ему. И как будто ждала чего-то. Может, она все-таки хотела услышать эти сладкие, как халва, сказки о гареме? Но пожалуй, не надо дразнить гусей. Тем более что, если честно, гарем – это рай, да, но рай для мужчин. Женщины, побывавшие в гареме, описывают тамошнюю жизнь в довольно мрачных красках. Запертые в душных помещениях, за железными решетками, под неусыпным наблюдением евнухов. Ну кому это так уж понравится?

– Как ты себя чувствуешь, Люба? – спросил осторожно Вольдемар.

– Замечательно. Ты меня вернул в этот мир, Волька. Я так тебе благодарна.

Психотерапевт удовлетворенно кивнул. В своих предположениях он не ошибся: пациент здоров, ну или, скажем так, почти здоров.

– Тогда иди домой. Попей чаю, поспи.

– Спасибо. Я пошла.

– Иди, Любаша.

И все-таки, когда соседка уже была у двери, черт дернул Вольдемара процитировать Пушкина из «Бахчисарайского фонтана»:

Какая нега в их домах,
В очаровательных садах,
В тиши гаремов безопасных,
Где под влиянием луны
Все полно тайн и тишины
И вдохновений сладострастных!
…Нет, жены робкие Гирея,
Ни думать, ни желать не смея,
Цветут в унылой тишине;
Под стражей бдительной и хладной
На лоне скуки безотрадной
Измен не ведают оне.
В тени хранительной темницы
Утаены их красоты:
Так аравийские цветы
Живут за стеклами теплицы.

Зачем он это сделал? Гурская обернулась – тень упала на ее лицо с влажными немигающими глазами и губами цвета фуксии. Но через минуту она улыбнулась, тихо, истово трижды перекрестилась.

Дома Люба окончательно пришла в себя. Жидкий туман, навеянный страмониумом, рассеялся, и ясность, радостная чистота нахлынула на нее, как после крещения. Это светлое чувство она хорошо помнила, хранила в глубине души, хотя крестилась давно, в семнадцать лет, в Краснодаре еще. Подумала в который раз о Вольдемаре. Какой же он хороший! Он ее спас, воскресил к жизни. Вспомнила, как он цитировал Гоголя. Ей самой у Николая Васильевича больше всего нравился «Вий». Особенно эпизод, когда Хома Брут очерчивает вокруг себя линию, которая делает его недосягаемым для нечистой силы. Суеверная Люба часто делала это, но мысленно. Когда, например, запрещала себе контачить с тем или иным человеком или, скажем, обещала биохимику не пить недели две.

Сейчас же ей пришло в голову нарисовать этот круг наяву. Защитить себя хотя бы в собственном доме. Примитивная, конечно, защита, да и как осуществить подобную операцию в перегороженной, заставленной мебелью квартире? Ну, пусть чисто символически.

Во встроенном шкафчике Люба нашла коробку с мелом. Начала с кухни. Мимо белой плиты «Индезит», потом стол, стиральная машинка, прихожая, железная дверь, трюмо, гостиная, стенка. Цепь замкнулась у той же плиты. Отдышалась, перекрестилась. Раздался телефонный звонок. «Волька!» – с нежностью подумала Гурская. Взяла трубку.

– Але, это Сербест.

– Кто?

– Сербест! Оглохла, что ли, Паришан?

– Я думала, тебе отрезали голову, – еле шевеля губами, пробормотала Люба.

– Слушай сюда, да? Если завтра всех денег не будет, я тебе сам голову отрежу, хорошо? Слышишь меня, Паришан? Але? Привет тебе муж твой передает, Ордохан. И еще жены его Эйре, Хеде и Сахдиа. Слышишь, Паришан?

– Слышу. – Положила трубку в оцепенении. Гоголевский круг не спас. В радостный душевный настрой словно капнули крысиного яда, и мысли заметались в голове, как отравленные, в агонии, зверьки. Это продолжалось минуту-другую. И вдруг Любу просто вывернуло наизнанку. «Да что это я?! Где я нахожусь?! Кто я?! Какая я тебе, сука, Паришан!»

В одно мгновение она превратилась в прежнюю, сильную и решительную Любку-Кремень. Быстро просчитав в уме ситуацию, поняла, что здесь ни милиция, ни братки, ни даже ФСБ не помогут.

Набила в Интернете: посольство Турции в России. Телефон консульского отдела. Набрала номер.