Афган: русские на войне

В центре города стоял хорошо укрепленный дворец Арк, построенный Абдуррахманом и ставший свидетелем массы крутых поворотов афганской политики. Аманулла-хан, внук Абдуррахмана, заказал европейским архитекторам план новой, монументальной столицы — громадного дворца Дар уль-Аман на юго-западной окраине города, а также летнего пансионата в деревушке Пагман на близлежащей возвышенности, где нашлось место коттеджам в швейцарском стиле, театру, Триумфальной арке, полю для гольфа и треку для гонок на слонах.

Через дорогу от дворца Дар уль-Аман стоял Кабульский музей, открытый в 1924 году. Там хранилась одна из богатейших коллекций среднеазиатского искусства: каменные инструменты из Бадахшана возрастом около сорока тысяч лет, золотой клад из Баграма, стекло из Александрии, греко-римские статуэтки, индийские панели из слоновой кости, исламские и доисламские предметы обихода из самого Афганистана, одно из крупнейших в мире нумизматических собраний и более двух тысяч редких книг. На северной окраине Кабула находилось грандиозное британское посольство, символ английской мощи, построенное в 20-х годах. Не менее масштабное советское посольство располагалось в юго-западной части города, по дороге к Дар уль-Аману.

«Кабул, — говорилось в путеводителе, выпущенном при поддержке Туристического бюро Афганистана, — это быстро растущий город, где высокие современные здания поднимаются посреди оживленных базаров и широких проспектов, заполненных потоком блестящих тюрбанов и расписных чапанов в полоску, школьниц в мини-юбках, привлекательных лиц и несущегося транспорта»^{31}.

В те дни Кабул стоял на краю «тропы хиппи», и тысячи романтически настроенных, зачастую легкомысленных молодых искателей приключений хлынули в Индию по дороге из Ирана, идущей через Герат и Кабул. Они водили разбитые автомобили, которые часто ломались и попадали в заботливые руки изобретательных местных механиков. Хиппи искали просветления, наркотиков и секса, не имели ни гроша и порой расставались на этой дороге с жизнью.

Но за этим хрупким фасадом скрывался подлинный Афганистан, страна набожных простых людей. Страна, где споры между соседями, семьями, кланами и племенами по-прежнему разрешались насилием, где женщины все еще полностью находились под властью мужчин, где предписания кабульского правительства редко когда выполнялись и где понятие принадлежности к нации, а не только к семье или племени, не было популярным.

Эндрю Эбрам побывал в Кабуле в 1975 году и так описывал увиденное: «Целые самолеты молодых американских и европейских туристов с тщательно вымытыми волосами до пояса, в “этнических” афганских костюмах (каких я не видел ни на одном афганце), сшитых на заказ афганских ботинках, в расшитых блестками безрукавках и со сделанными на заказ кожаными мешочками для денег на сделанном на заказ кожаном ремне. Все выглядят практически идентично и бродят по Чикен-стрит [рынок для туристов] в поисках дорогих сувениров, которые потом продемонстрируют маме и папе в загородном клубе, прежде чем улететь в очередное стерильное путешествие. Вечером они возвращаются в свои хипповые гостиницы, чтобы поужинать западной едой из обширного западного меню, отпечатанного с ошибками, и курить гашиш, купленный у улыбчивого персонала… Сколько же они теряют возможностей увидеть, как по-настоящему живут люди другой культуры. Если бы они прошли дальше, оставив позади километры магазинов с экспортными коврами и лотки, где торгуют верблюжьими бургерами, то попали бы в старый город на берегах реки Кабул, увидели бы часть настоящего Афганистана. Старая часть, которая поднимается до половины высоты окружающих город холмов, подобна Герату: базары и грязь, всюду люди. Магазины, торгующие чем угодно и всем, что только возможно, фабрики, изготавливающие обувь и ведра из старых автомобильных шин, лотки с настоящей дешевой и хорошей афганской едой»^{32}.

С появлением советских войск в 1979 году хиппи покинули страну. Но если забыть о нашествии и некотором ущербе, причиненном во время боев, жизнь в Кабуле во многих отношениях оставалась неизменной. «Даже тогда, — вспоминала одна женщина, — мы по-прежнему ходили в школу. Женщины работали преподавателями, врачами, чиновницами. Мы ездили на пикники и вечеринки, носили джинсы и короткие юбки, и я думала, что поступлю в университет, как моя мать, и буду зарабатывать себе на жизнь»^{33}. Джонатан Стил, британский журналист, который оказался в Кабуле в то время, писал: «В 1981 году в двух кабульских университетах были толпы студенток — как, впрочем, и студентов. Большинство ходило по кампусу даже без платка. Сотни людей ездили в советские университеты изучать инженерное дело, агрономию и медицину. Банкетный зал кабульского отеля по вечерам пульсировал волнением свадебных торжеств. Рынки кипели. Из Пакистана шли караваны раскрашенных грузовиков, доставлявших японские телевизоры, видеомагнитофоны, камеры и музыкальные центры. Русские не предприняли ничего, чтобы положить конец этому динамичному частному предпринимательству»^{34}.