Афган

...По пустыне брел караван, скрываемый от чужих глаз густой темью. Брел в надежде дойти до восхода солнца к ущелью и спрятаться в пещерах. Вадим видел, что к каравану издалека подбирается двойка вертолетов, наведенная кем-то на цель. Вадим рванулся к машинам. Бесплотным духом скользнул в них и новым даром исказил показания приборов, отвел смерть от людей каравана.

Вадима не удивляли его новые способности: видеть далеко, чувствовать приближение малейшей опасности для человека на огромном расстоянии, справляться с какими-то действиями без помощи рук, наконец, возможность летать. Не удивляло и то, что он был невидим для всех живущих на земле, хотя он сам себя ощущал живой плотью, пусть укороченно-изуродованной, но живущей. Питания не требовалось, его постоянно поддерживала святая сила ТОГО, кого он видел. Для тела не требовалось отдыха, оно отдыхало, когда «шло с миром», стремясь на помощь людям.

Однажды Вадим попал на территорию своей части. Он пролетел по спящим палаткам, узнавая знакомые лица и всматриваясь в новые. Не нашел среди спящих нескольких своих друзей. Догадался: нет их среди живущих. Пусты их койки. Они стояли аккуратно заправленные, узкие, как гробы. На подушках лежали голубые береты. Чувство горечи жгучим водопадом обдало душу и обожгло кровоточащие раны. Не успел! Не успел! Вадим скользнул дальше, к штабной палатке полка, откуда сквозь щели пробивались тоненькие полоски света «летучей мыши». Вадим остановился над грубым дощатым столом, над которым склонились усталые головы командира полка и ротных лейтенантов. Полковник занес было руку с карандашом над картой, чтобы нанести на нее точную стрелку завтрашней атаки. Рука его слегка дрогнула, и синяя стрелка ткнулась проникающим острием в пустыню, в точку, в радиусе двадцати километров от которой не было ни одной живой души. Вадим, удовлетворенный, унесся прочь, в темную южную ночь горной страны.

Поднявшись высоко в издырявленное взрывами и звездами небо, Вадим увидал вдали нарастающий яркий радужный свет, манящий сполохами, призывающий. Он уже стремительно летел на этот свет, знал, что там что-то важное, настолько важное, что ни родиться без него, ни жить, ни умереть не смог бы ни один человек. Чем ближе приближался Вадим к источнику света, тем меньше и меньше становился свет, лучи вспыхивали не так ярко. Но сомнений не было: впереди – источник света. Теперь уже почти не было видно ничего, но зато всего его согревало тепло. Не то тепло, которое ему дал ОН. Другое, какое-то родное, пахнущее молоком.

Понял Вадим, где он и куда попал, когда струей легкого сквозняка проник в свою доармейскую комнату. На стенах ее также висели плакатики, наклеенные его рукой. Младший брат спал на своей кровати, но лица его Вадим не увидел, потому что Сережка спал, уткнувшись лицом в подушку. Заметил только старший брат, что братишка вымахал, вытянулся. Вон, ноги из-под одеяла насколько высунулись.

Греет душу, греет тепло. Дальше скользнул Вадим, по коридорчику и в родительскую комнату. Вот она – МАМА. Спит, как всегда, встревоженно. Лицо в скорбных морщинках. Тусклый ночничок его освещает. В изголовье, на столике, стопка писем Вадима, тех, что с Афгана он отправлял. Едва Вадим прикоснулся к маминому лицу, хотел разгладить, убрать морщинки, как мама уже встрепенулась: «Вадик?». И тревога, и радость в ее голосе. Отец тоже подскочил: «Где?.. Сынок!». Потом приобнял маму: «Успокойся... Ложись». Мама покорно улеглась на измученную страданиями подушку и прикрыла иссиня-прозрачные тонкие веки. Отец поднялся и вышел на кухню. Вадим следом. Ах, папа, папа, да что же ты так постарел? Что ж ты сгорбил свою широченную спину, на которой возил нас с братишкой? Что с твоими волосами? Ты ж седой весь! Отец закуривает в темноте беломорину, пускает дым в открытую форточку.

Вот теперь-то Вадима резануло лезвие отчаяния. Ну почему я не могу двига... ЖИ-И-И-ИИТЬ?! Что я сделал такого, чтобы умирать?! Усомнился Вадим в вере своей в того, кто дал ему возможность увидеть родителей и братишку, попасть в дом родной.

Подхватило Вадима, крутануло на месте, пронесло еще разок по двум комнаткам. Мазком, урывками увидел Вадим удивленное лицо отца, губы матери, приподнявшейся в постели, услышал, как шепнули родные губы уверенно: «Это Вадим!», проснувшийся брат шевельнулся под одеялом. Но Вадима уже швырнуло вихрем вон из дома. Но успел взгляд зацепиться за серую бумажонку, воткнутую за зеркало в прихожей. Врезались в мозг слова: «...ваш сын... полнении... долга... Спасибо... Верим... ечн... пам... Орденом Кра... ды...».

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Летит Вадим, подгоняемый сильным ветром над кандагарской, знакомой до каждого камня дорогой – аппиевой дорогой. Уставлена она по обеим сторонам высокими крестами, связанными из пушечных стволов. Там, где дорога сворачивает к складам ГСМ, видно что-то ярко-красное, кумачовое. На крестах люди распяты. Стал Вадим в лица их вглядываться.

...Мишка Шандра склонил раздробленную голову на грудь, истерзанную крупнокалиберными пулями.