Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Неизвестно, как Алимов перевел реплику старшего лейтенанта, но афганец вздрогнул так, словно его ударило током. Он посмотрел на офицеров широко раскрытыми глазами, в которых застыло отчаяние. Медленно, едва слышно он ответил:

— Умоляю вас, не стреляйте по кишлаку. Никакое оружие не стоит жизни наших детей и женщин.

— Тут ты прав, батя. Но если мы это оружие не экспроприируем, то потом оно будет стрелять по нашим бойцам. А нам это на фиг не надо. Так что давай искать золотую середину. Баб твоих, конечно, нам жалко, но наших бойцов жальче еще сильнее, а потом…

— Ладно, закрой рот, — оборвал словесный поток Вартаняна Звягин и пошел к радиостанции докладывать Воблину о встрече с Махмедом. Вартанян расхаживал вокруг афганца и, прищурившись, подозрительно смотрел на него. Нестеров, сидя на земле, думал о том, что война — это необыкновенная, несравнимая дрянь, потому как никогда не найдешь компромисса и не обойдешься без чьей-либо крови. «Уйти нельзя стрелять». Вот и мучайся, где запятую поставить.

Ротный быстрым шагом вернулся к офицерам.

— Воблин уже в пути — наша техника и афганские бойцы выдвигаются к кишлаку по шоссе. Нам приказано подняться в горы, пройти вокруг кишлака по хребту, чтобы исключить возможный удар противника сверху, и блокировать кишлак с южной стороны.

— Шиздец, — прокомментировал Вартанян. — Значит, будет большая война.

— А как он отреагировал на то, что моджахеды готовы прикрываться женщинами? — спросил Нестеров.

Звягин скривился и отрицательно покачал головой.

— Стал кричать, что не верит ни единому слову афганца, что мы любезничаем со шпионом и дезинформатором. Мол, ваш афганец обеспокоен только тем, что наша техника подавит посевы на его поле и развалит пару дувалов.

— Живи я здесь, я бы тоже был этим обеспокоен. Любому нормальному человеку насрать на войну и наши разборки. Мы уйдем, а ему тут жить, ему растить детей…

— Ладно, Нестеров! — как от боли, скривился Звягин. — Хоть ты не сыпь мне соль на раны. Я что могу сделать? Мы — солдаты и вынуждены подчиниться.

Почти два часа рота шла под ветром и дождем по размытой тропе. Афганец шлепал по грязи в своих калошах рядом с Нестеровым и Вартаняном, вытянув худую жилистую шею вверх, глядя вперед. Его чалма намокла и свисала мокрой тряпкой. С бороды — жалкой и тонкой — капала грязная водичка. Свой тряпичный узелок Махмед спрятал за пазуху и все время придерживал его одной рукой.

Когда рота прочесала все окрестные горы и ложбины и стала спускаться к кишлаку с южной стороны, афганец заволновался, стал озираться по сторонам, что-то бормотать и нервно теребить замусоленные четки на тонкой черной нитке.

— Страшно, батя? — отреагировал на его поведение Вартанян. — Понос не начался? А вот мы так почти каждый божий день… Эх, война, война… Не ссы, уцелеют твои бабы. Мы надурняка стрелять не будем. Мы только по бородатым — пух!

Афганец тем не менее вовсе остановился и, сойдя на обочину дороги, опустился на корточки.

— Ну точно, понос у человека! — умозаключил Вартанян.

Афганец искал глазами Алимова. Увидев переводчика, сказал ему несколько слов.

— Он не может идти дальше, товарищ старший лейтенант, — перевел Алимов Вартаняну.

— А это еще почему? — насторожился Вартанян. — Мы без тебя никак. Ты у нас главный проводник, этакий афганский Сусанин. Вставай, вставай, батя! И в первые ряды наступающих! Докажи своей ханумке, как ты ее любишь… Ты что ж, жопа, сопротивляешься? Да я тебе каблуки повырываю, не снимая ботинок!

— Уймись, Вартанян! — рявкнул Звягин. — Алимов, что с ним?

— Он боится, что моджахеды увидят его с нами и за измену убьют его жену.

— Стопроцентно убьют, — согласился Звягин.

— А мы его переоденем в солдатскую форму! — придумал Вартанян.

На связь вышел Воблин:

— Ноль первый, почему задерживаетесь?

Звягин думал.

— Алимов, пусть покажет, как лучше пройти к кишлаку, чтоб нас не заметили.

Махмед стал долго и путано объяснять, жестикулируя руками и показывая на реку.

— Он говорит, что надо перейти реку в этом месте, а дальше — через сады.

Ротный кивнул, достал из полевой сумки карту.

— Иди, отец, иди. — Нестеров легонько ткнул в плечо афганца. — И не попадайся нам больше на глаза.

Махмед закивал, снова попытался поймать руку Нестерова и поцеловать ее.

Вартанян, угрюмо наблюдая за афганцем, съязвил:

— Пусть идет. Конечно, пусть спасает свою жалкую жизнь. А мы — все герои. Сейчас полроты положим, чтобы спасти его жену. Мы — пушечное мясо. Нам людей не жалко. Что такое жизнь солдата? Копейка!

— Кто-нибудь заткнет Вартаняну рот? — крикнул Звягин. — У тебя что, мандраж начался?

— А то нет, — пожал плечами Вартанян. — Я что — не человек? Мне страшно. Я не скрываю. Это нормальное человеческое чувство, которое возникает у здорового, молодого и весьма красивого мужчины, собирающегося идти под пули на верную погибель…

Звягин захлопнул сумку, поправил на себе ремень автомата:

— Все, отставить разговоры! Реку переходим здесь. Далее скрытно, перебежками — через сад. Нестеров! Отправляй вперед разведдозор. Сам пойдешь первым. Вартанян — прикрываешь его с левого фланга, я — с правого.