Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Я повернул голову и увидел Бориса. Он сидел в кресле за журнальным столиком ко мне боком и энергично жевал. Рядом — вскрытая консервная банка, полбулки белого хлеба, стакан и бутыль с пестрой этикеткой.

Кажется, мы находились в гостиничном номере «Таджикистана», где так драматично начиналась история с прогулкой в Афган. Балконная дверь была настежь открыта, теплый воздух струился по комнате, колыхалась штора. В Душанбе — бархатный сезон.

Я пошевелил руками и ногами, проверяя свои возможности. Скрипнула кровать. Борис вздрогнул и повернулся ко мне.

— Живой? — спросил он, судорожно проглатывая кусок хлеба. — Ну ты горазд спать! Знаешь, сколько прошло с того времени, как ты изображал прицеп к «Фольксвагену»? Двое суток и… — он посмотрел на часы, — …и четыре часа.

— Где Валери? — спросил я.

Борис, казалось, не услышал вопроса. Он встал с кресла, плеснул в стакан немного из бутыли и поднес стакан мне.

— Прими.

— Что это?

— Микстура. А точнее, коньяк местного производства.

— Разве в Таджикистане производят коньяк?

— Ты представляешь! — пожал плечами Борис. — И я думал, что не производят. А вот ведь как оказывается.

Я проглотил пойло, но не почувствовал ни вкуса, ни запаха.

— Так бывает, — сказал Борис. — Тебя по балде слишком много били.

Я откинул одеяло и посмотрел на свое тело. Все, как и прежде, только обе ноги, начиная с колен и выше, замотаны бинтом.

— Тебя малость пронаждачило, — сказал высококвалифицированный врач. — К счастью, до детородного органа не дошло.

— Борис, почему ты не хочешь мне сказать, что с Валери?

Он вздохнул:

— Потому что я не хочу, чтобы ты излишне волновался.

— Вот после этих слов я от волнения точно сойду с ума.

— Да ты, в общем-то, и так уже давно сошел. Разве нормальный человек по своей воле вляпается в такую историю?

— Борис!

— Ну жива она, здорова. Огромный привет тебе передавала.

— Где она?

— Далеко, дружище. К счастью, далеко.

— В Перу?

— Да. Она вместе с Глебом вылетела в Москву вчера утром. А оттуда они полетят в Лиму.

Я застонал и вжался лицом в подушку.

— Ну вот, — проворчал Борис. — Я же говорил, что ты будешь волноваться.

— Да пошел ты!.. — огрызнулся я.

— Хочешь еще вмазать?

— Хочу!

Борис налил мне полный стакан. Я пил его, и слезы лились по моим щекам.

Потом он протянул мне лист бумаги, сложенный вчетверо.

— Что это?

— Письмо от нее.

Я развернул лист и сразу узнал эти неровные, почти печатные буквы. Валери уже как-то писала мне письмо. Тогда, в бархатный сезон на море, когда я вместе с корейцем причалил к опустевшей яхте. Помню его почти наизусть: «Дорогой капитан! Нам было очень неприятно узнать, что вы сегодня утром совершили преступление — ограбили инкассатора из казино „Магнолия“…» Господи, неужели это писала она?

«Дорогой, милый Кирилл! Вот и пришла та минута, которой я так боялась, — мы с тобой расстаемся. Мне плохо. Ты без сознания, и я могла лишь поцеловать твои холодные губы. В последний раз. Слезы льются рекой. Мы как звери — есть чувства, но только они; нет слов, нет будущего, нет клятв. Прости меня, прости меня, прости меня! У меня уже нет права на то, чтобы ты верил хотя бы одному моему слову. Я очень много раз обманывала тебя и заслужила твое недоверие и презрение. Потому не буду рассказывать тебе свою историю — она совершенно неправдоподобна и из моих уст будет выглядеть как неумелая выдумка. Борис — замечательный друг, и я по-доброму завидую тебе, что у тебя есть он. А у меня был ты, но судьба отобрала. Я люблю тебя, я схожу с ума при одной мысли, что мы больше никогда не увидимся. Наверное, это наказание господне за все мои грехи. Прощай, мой любимый, единственный, мой благородный капитан!

Твоя Валери».

Я трижды перечитал письмо.

— Она была здесь?

— Была, — ответил Борис.

— Как она выглядела?

— Хорошо.

— Плакала?

— Ну, если ты серьезно относишься к женским слезам, то да.

— А где сидела?

— На этом кресле.

— И ты не мог привести меня в чувство? Ты, черт тебя подери, многоопытный медик, не мог привести меня в чувство? Сунуть под нос нашатырь? Или еще какую-нибудь гадость? Тебе трудно было это сделать?

— Не шторми. Закрой рот, а то кишки простудишь.

— Тебе только утопленников в чувство приводить.