Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Когда бэтээр пересек КПП, солдаты, сидевшие сзади, без команды клацнули затворами — зарядили автоматы. Корреспондент оглянулся, дотронулся рукой до кобуры, висевшей у него на поясе, но ничего не сказал.

Мы ехали по разбитой асфальтированной дороге. Круглые и овальные ямы водитель аккуратно объезжал.

Уже вечером, когда благополучно вернулись в гарнизон, корреспондент сказал:

— Всю дорогу я думал о том, что чувствует водитель, лавируя между ям… И о снах солдата, который в это время спокойно спал на полу бэтээра.

А я думал о том, чтобы привезти его обратно живым, но не сказал об этом.

По обе стороны от шоссе тянулись маленькие, убогие поля. На них, сгорбившись, что-то копали или пололи женщины. Попадались редкие хвойные посадки, утратившие свою зелень из-за плотного слоя пыли на них.

Грязные дети на обочинах в серых мешковатых одеждах махали нам руками. Какой-то мальчуган бросил навстречу бэтээру палку, как гранату. Старцы на ишаках останавливались на обочине, ожидая, когда за нами осядет пыль.

Чаще стали попадаться глинобитные постройки — серые, потрескавшиеся, обрушенные. Останки высоких дувалов. Маленькие, как с картинки, симметричные крепости.

Начинался Кундуз.

Проехали овощную лавку. Ряды отполированных, сочно-красных помидоров, пучки зелени, бледно-зеленые арбузы…

Поворот налево. КПП.

Комендант был в майке, энергично вытирался полотенцем. Высокий лоб, переходящий в обширную залысину, гладко выбритые щеки, внимательный, даже настороженный взгляд. Он холодно поздоровался. Коротко ответил на вопросы. Разговор не клеился.

— Давайте вначале пообедаем, — предложил он.

В особняке, где разместилась комендатура, когда-то сладко жил брат Амина. Беломраморный туалет, биде, высокие потолки, широкие окна в комнатах, лоджия.

Солдат-повар, подчеркивая особую значимость своей должности, неторопливо разливал в алюминиевые тарелки щи, ставил на стол блюда с яблоками, арбузом, виноградом.

После обеда курили в кабинете командира роты. Отдыхали в глубоких креслах. Было спокойно, сытно, уютно.

Постучавшись, зашел солдат:

— К вам из «Спинзара» трое афганцев. Впустить?

Немолодые, но энергичные афганцы уже шли к ротному, заранее вытянув вперед руки для пожатия. Ладони их тонкие, хрупкие. Троекратно прижались щека к щеке — этакая имитация поцелуя.

— Садитесь, дорогие гости, — сказал комендант, бросил взгляд на ротного и незаметно вышел.

Афганцы сели на широкий диван, обтянутый кожзаменителем, рядом с маленькой ружейной пирамидой. Откашлялись. Замолчали.

Мы не стали мешать разговору и вышли на улицу. Комендант через минуту подошел к нам.

— С вами поедет мой помощник Саша, — сказал он. — Будьте осторожны.

Грязно-желтый «уазик» с афганским номером мчался в центр города. На круглой площади стоял царандоевец в белой форме и руководил движением транспорта. Неподалеку от него прижались к бордюру два бронетранспортера.

— Афганские?

— Наши, — ответил Саша. — Снова кто-то затариваться приехал.

«Уазик» подрулил к тротуару. Мы вышли, оглянулись по сторонам. Дети стайкой облепили машину. Паленый вышел из дукана, подбоченил руки:

— Идите ко мне! Что хотите?

Мы попали в его цепкие руки. Парнишка в кожаной кепке с калькулятором в руках стал рекламировать товар:

— Это только привезли, четыре тысячи, по-вашему двести шестьдесят. Это — три тысячи пятьсот, двести тридцать три по-вашему… — И в подтверждение своих слов он ловко тыкал пальцем в клавиши калькулятора и показывал нам высвеченные цифры.

Долговязый подросток на велосипеде, опираясь ногой на ступеньку, махал нам рукой, приглашая прокатиться. Бритые пацанята с любопытством рассматривали фотоаппарат корреспондента из Ташкента. Один вцепился руками в ремешок и загорланил:

— Продай!

— Не могу, я им работаю, — пытался убедить пацана корреспондент, осторожно отрывая цепкие пальцы от ремня.

— Ну продай! Скока? Продай, командор!

— Он не продается…

— Продай! Прода-а-ай!

Малец уже просто издевался над корреспондентом.

— Отстань! — не выдержал корреспондент и осторожно оттолкнул от себя пацана.

Вокруг собирались зеваки. Пацан вытаращил глаза, отступил назад на несколько шагов и вдруг во всю глотку заорал:

— Эй, командор! Я тебя вдую, понял? — Глагол, правда, звучал более откровенно.

Сидевший у входа в дукан старик с непокрытой головой свернул под себя ноги, положил на колени коричневые руки. Наверное, он ни слова не понимал по-русски, потому и не оценил бесстыдства дерзкого мальчишки и не сделал ему замечания. Он внимательно смотрел на нас, глаза не опускал ни на минуту и не менял застывшего выражения, а точнее, невыражения лица. Ни любопытства, ни отчужденной неприязни. Казалось, он лениво изучает нас.