В каком невыгодном положении ни оказались десантники, вошедшие в ущелье, как ни старались мятежники напасть на них внезапно, — быстро уничтожить боевые группы им все‑таки не удалось. Видно, не так просто убить человека, жаждущего жить, даже если он застигнут врасплох. Позже замполит роты Игорь Семенов подсчитает, что из всех павших в этом бою семнадцать человек погибнут не от пуль, а взорвут себя сами от безысходности того положения, в котором оказались. Взорвет себя окруженный «духами» лейтенант Кузнецов, Коля, Кузнечик… Ему будет посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Рядом с ним, на его глазах, будет ранен Игорь Бахмутов. Он оттащит его за какую‑то скалу, вернется на прежнюю позицию и, видимо, оставшись без патронов, подорвет себя гранатой.
Подвиг отделения младшего сержанта Юрия Гавраша станет позднее предметом постоянных обсуждений среди солдат и офицеров. Словно веря и не веря, что так может быть, они будут пересказывать его снова и снова, выискивать такие подробности, которые позволили бы поверить в происшедшее.
«Для меня же до сих пор остается тайной, психологической загадкой, как семь человек в какие‑то, может быть, секунды могут договориться на одновременную добровольную гибель, — пишет писатель Петр Ткаченко, долго и кропотливо изучавший подоплеку этого трагического боя и написавший по материалам исследования повесть „Слово о Мараварской роте“, издание которой готовится в Екатеринбурге. — Люди ведь умирают так же, как и рождаются, — в одиночку. И иной порядок противоестественен их природе…
С этой тайной не справится наше бедное сознание. И тогда для удобства понимания придумывают самое простое и, как думается, самое неверное объяснение происшедшего. Видимо, для того, чтобы не мучила душу тайна этой драмы. Я найду это объяснение в машинописной рукописи, подготовленной политотделом для распространения среди солдат и офицеров боевого опыта и воспитания патриотизма. Если даже само описание случившегося в этой рукописи и относительно верно, все равно оно далеко от той правды, которой были исполнены солдаты. Ведь суть совершенного человеком подвига состоит не только и не столько в том, что и как происходило, в какой последовательности, но и в том, какая душевная драма при этом разыгралась. Но этой‑то драмы, то есть существа подвига, его тайны, в этой методичке я не нашел.
Делалось, кажется, все возможное для того, чтобы действительный подвиг превратить в этакую схему, далекую от действительного события, в которую бы все равно никто не поверил. В самом деле, ведь и в этой надписи: „Передайте на Родину. Погибаем как герои“, нацарапанной на стене дувала и найденной после гибели разведчиков, чувствуется спокойная кабинетная рука, а не дрожащая рука человека, которому через минуту предстоит умереть. Такие слова о собственном героизме нормальными людьми, а тем более в состоянии наивысшей ясности, напряжения всех телесных и духовных сил, не произносятся… Не знаю, какие слова могли быть произнесены в тот момент, но в эти — не верилось.
Говорили, что о подвиге солдат отделения Гавраша стало известно из неких агентурных данных, то есть от кого‑то из мятежников, побывавших в том бою. Допускаю, что кто‑то из мятежников мог позже рассказать о подробностях гибели героев, но мало верится в то, что он прочитал и запомнил надпись на чужом для него языке. И если стоит чему удивляться, то только тому, что как люди ни старались подменить подвиг тем, что им не является, как ни придумывали нелепицы вместо него, все‑таки несмотря ни на что рождались и рождаются люди, способные к подвигу…»
Через два года на месте гибели десантников побывает капитан Андрей Колесников. Будет найден разбитый проржавевший автомат. Никакой надписи найдено не будет…
Андрей Дорогин так вспоминает о том подвиге.