Афганистан. Честь имею!

«Ну а что случится, если я не пойду? — размышлял Олег, наблюдая, как возвращаются в БТР с пакетами довольные и веселые разведчики. — Может быть, я уже уехал в Союз? Может быть, он уже умер?» Жаркая волна стыда опалила лицо, он виновато оглядел уже усевшихся в бронемашине ребят, машинально подсчитав, все ли на месте, и дал команду двигаться.

Только тронулись, его снова потянули за каблуки, да так сильно, что он не удержался и рухнул на чьи‑то руки и колени. Рассвирепев от этой неуклюжей и неуместной шутки, он распрямился стальной пружиной и, схватив первый попавшийся ворот бушлата, пригрозил:

— Я сейчас здесь кого‑то прибью!

В ответ вся разведка весело хором стала скандировать:

— Спа‑си‑бо! Спа‑си‑бо!

— За что спасибо? — удивился Олег и выпустил воротник, из которого вынырнула физиономия Губина с ответом:

— За дукан, товарищ старший лейтенант! Два месяца ждали удобный случай. Теперь «затарились». — И все охотно стали показывать купленные ботинки, джинсы, часы, косметику…

— Мне бы ваши проблемы! — уже беззлобно пробурчал Зубов, умышленно больно наступил горным ботинком на Вовкино колено и снова вымахнул на броню.

* * *

Скучающий дежурный офицер в центре боевого управления батальона удивленно разглядывал командира разведроты, только что вернувшегося с маршрута и тут же интересующегося, нет ли для его роты каких‑то заданий на ближайшие дни.

— «Политика национального примирения», — вместо ответа процитировал заголовок лежащей перед ним газеты майор. — Тебе‑то что, старлей? Лежи себе, отдыхай, жди замены.

— На 315‑ю заставу скоро пойдет колонна?

— На 315‑ю? — удивился майор. — Завтра. Повезут воду, дрова, продукты. А тебе‑то зачем туда?

— Да, понимаешь, ночной бинокль забыл там.

— Ночной бинокль — штука ценная, — пропел склонный к поучительным афоризмам дежурный. — Ладно, съезди. Скажу старшему колонны, чтобы тебя взяли.

— Спасибо, — козырнул Зубов майору, думая о комбате. Надо приготовиться выслушать разнос за «расхлябанность и небрежное отношение к сбережению военного имущества», изобразить искреннее огорчение и готовность исправить. «Потерянный бинокль» сработал, и разрешение комбата было получено.

С каждым новым шагом Зубов закрывал очередную дверь для отступления. Желание спрятаться за какую‑нибудь «объективную причину» смывалось снова горячей волной стыда. И ведь не страх смерти поднимал эти волны. Встречи с Каир‑Ханом он уже не боялся, твердо верил, что пуштунский вождь обеспечит его безопасность. Промозгло и липко становилось на душе при мысли, что эта встреча станет известна особистам.

«А не весна ли во всем виновата?» — вдруг подумалось Олегу. Он вспомнил то прошлогоднее весеннее утро, когда взошедшее солнце золотом брызнуло из‑за его спины на раскинувшийся внизу полусонный еще кишлак Кандибаг. И кудряво зеленеющие за дувалами садики, и безветренно поднимающиеся дымки очагов, и так ясно донесшееся до его слуха жалобное блеяние чьей‑то ярочки, которая словно умоляла не трогать ее беспомощных ягнят, — вся эта милая мирная картина встала тогда преградой на пути его огненной миссии и не позволила дать команду на ее уничтожение. «Вот и сегодня такой же ласковый весенний день. Так хочется домой! А я опять куда‑то прусь к черту на кулички», — ругал себя Зубов, трясясь в кабине водовозки, замыкающей колонну тыловиков.

Командир 315‑й заставы, знакомый узбек с вечно смеющимися глазами (кажется, Рашидом зовут), встретил его насмешливо:

— Тебя что, из разведки поперли? Командиром водовозки назначили? Заменщику надо быть ленивым и толстым, а ты по заставам шляешься. Бинокль ночного видения? Ну ты даешь! Неужели надеешься найти? У нас только дальномер лазерный, прицелы ночные. Я сам просил бинокль, не дали. Так что не найдешь. Но я все равно рад тебе. Пошли, заночуешь у меня.

Долго пролежав с закрытыми глазами без сна, Зубов глубокой ночью осторожно встал, оделся и вышел. «Как лунатик», — оценил свои действия, хотя ночь была безлунная. Низкие звезды, непривычно яркие, только подчеркивали аспидную черноту неба и никак не освещали землю, постройки, ряд техники, мимо которых наощупь ему пришлось добираться до угла продсклада. За ним спуск в сухое русло, а оно уже приведет к кишлаку.

— Часовой! — приглушенно позвал Зубов.

— Я здесь, — отозвался солдат.

— Тебя когда сменяют?

— В пять. А что?

— Пока темно, я схожу, в сухом русле пару мин закопаю. Смотри, не пристрели меня, когда буду возвращаться. Мигну тебе четыре раза.

— Понял, товарищ старший лейтенант. Только вы осторожнее. Духи по ночам вокруг заставы шныряют.

Пройдя с километр по сухому руслу, Олег вытащил из бушлата рацию «уоки‑токи» и нажал на кнопку вызова, все еще дивясь своей безрассудности и втайне надеясь, что зов останется без ответа.

«Один… четыре… семнадцать…» — послал он позывные. «Повторяю через минуту, если не будет ответа, вернусь», — внушал он себе. Но рация почти тотчас прохрипела на ломаном русском: «Семнадцать… четыре… один…»