Афганистан идет за нами вслед (СИ)

Но вот пришел приказ на замену и десантникам. В три этапа. Так же, как и в армии. Но те настраивались на два года с самого первого дня, а эти все прошедшее время словно ехали в разбитом трясущемся вагоне: довезет — не довезет, куда и когда — не известно. Узнав, что дивизия остается, поняли: война будет долгой.

С грустной улыбкой вспоминал потом Степанов несбывшиеся надежды. Какие цветы, объятья?!. «Сколько привез? Много ли заработал? Нахапали вы… Теперь этакими фронтовичками прикинетесь? Броситесь в пьянство, в разгул, а службу по боку?.. Что нам ваш Афганистан… Там всем награды давали… по таксе. Да и вообще, чем вы занимались? Это афганская армия воевала, а вы охраняли объекты… Вот сейчас… Газеты пишут…» — подобное придется слышать нередко. А объяснять каждому — рвать сердце на части. Когда откроют Афганистан для прес-сы, о первых совсем забудут. Об их войне не писали, значит, они и не воевали.

Читает газету в Союзе даже тот же офицер, смотрит телевизор — все приглажено, окультурено, нет ни крови, ни вони, одни дружеские объятия да радостные улыбки. А попадет он в Афганистан… Только свистнет над головой пуля, рванет под гусеницей фугас — тут уж впечатление, будто небо на землю падает. Онo начинает казаться с овчинку. В самую пору закричать: «Да это же настоящая война… Братцы, вам повезло! Когда вы служили, такого не было. А что сейчас делается…»

Нет, было. И тогда, и потом. И до нас, и после. Только однажды Степанову понравится оценка афганской войны в прессе. И то, сделана она будет западным журналистом. Тот подчеркнет, что вся история Афганистана — длинная цепь войн племен. К такому выводу пришел и Алексей. Eщe в семьдесят девятом. Разговаривая с советниками, узнал, что воевали и при Дауде, и Захир-шахе, и Тараки, и Амине… «А тогда с кем?» — удивился он. «Между собой», — ответил один из советников. И рассказал, как с афганской частью пришел в горный, аллахом забытый кишлак… Старики по заведенному обычаю решили откупиться. Стали собирать мзду правительственным войскам. К ней должны были присовокупить вроде бы даже девушек…

Позже, в академии, Алексей познакомится с несколькими офицерами-афган-цами. Одного из них будут звать Хаятуллой. «Кто просил вводить советские войска в Афганистан? Если Бабрак, то это не имеет под собой никакой правовой основы. Почему ваши газеты о таких вещах не пишут?» — спросит тот. Трудно будет ответить Степанову. Отделается от каверзного вопроса газетным штампом. «Ведь вы Же убили нашего генерального секретаря Амина», — не отстанет от Алексея Хаятулла. «Я этого не знаю, — ответит тот, — но мне известно, что ваш Амин убрал Тараки… Видишь, у того самого было рыльце в пушку…»

Халтулла поведает о том, что знакомый старик рассказывал ему в детстве страшные вещи о русских. Этим небылицам афганский паренек не верил. Однако находились и такие, кто принимал все за чистую монету. Когда же вошли советские войска, пропаганда стала вестись в сто раз активнее и изощреннее. И вот результат — отвоевали уже первые девять лет столетней войны, как кто-то мрачно потом пошутит.

«Знаешь, Хаятулла, — скажет тогда Степанов, — во многом ты прав. Не сочти за обиду мое сравнение: грызется свора собак. Вдруг появляется медведь. Псы, забыв свои обиды, собачьи распри, бросаются на него и начинают дружно рвать. Причем так, что шерсть летит клочьями. Вот и у вас… Воевали племена, вошли мы, американцы и довернули их тонко и умело на нас. А учитывая забитость, неграмотность, сделать это было совсем нетрудно. Вот тебе и «джихат» — священная война».

В этом Хаятулла со Степановым согласится.

Алексей не раз будет вспоминать поговорку: «Афганистан можно пройти, но нельзя покорить». В правоте ее ему придется убеждаться постоянно. Девять лет потребуется, чтобы это поняли другие и вывели наконец войска. На долю последних и выпадут цветы, объятья и поцелуи, о которых мечтали еще первые, те, кто вошел в Афганистан в семьдесят девятом…

6.

Утреннее небо затянули серые облака. Ночью Степанов сильно замерз, хотя гостеприимный товарищ и уступил носилки и одеяло. Проголодавшись, завтракал с офицерами и прапорщиками батальона. На раскладном столике лежал нарезанный тот самый хлеб, который везли из Кабула. Другого не было. Да здесь и не приходилось думать о деликатесах…

После завтрака принялся за работу. Спрятавшись от начавшегося дождя в кунг автомобиля, тщательно изучал все представленные документы, говорил с офицерами. Работа была интересной, поэтому продвигалась быстро — в боевой обстановке бумаг меньше и написаны они короче. Кое-что пришлось неоднократно уточнять, но сделать это оказалось несложно: все на местах. Кроме, конечно, убитых и раненых. Но о них говорили командиры, товарищи. Вспоминали тепло и с затаенной болью. К полудню уже представлял целостную картину боевых действий батальона за прошедшие недели.

Мясников занимался своими делами. Его интересовала связь.