Афганистан идет за нами вслед (СИ)

А потом рота ушла в горы. С собой увели пленных и унесли убитых. Вертолеты запоздали. А жарило днем… Вечером оседлали хребет. «Что делать с пленными? — спрашивают у ротного. — Охранять некому. Каждый человек на счету. Куда их? «Вертушки» не пришли…» Ротный, вымотанный, охрипший, сам легко раненный, подумал, подумал и в ответ: «А может их?..» И рукой красноречиво рубанул перед собой воздух крест-накрест. Взводный понял с полуслова. «Можно, — говорит, — у ефрейтора вон уже опарыши поползли из носа, а с ними, суками, возись тут…» Ночью всех расстреляли. Один бросился на склон, успел откатиться метров двести. Утром нашли…

25 декабря 1980 г,

Сегодня у Лины день рождения. Многое вспомнилось. В прошлом году эта дата была знаменательна тем, что начали входить в Афганистан. Итак, прошло триста шестьдесят шесть дней «эпопеи». Каждый из них я бы мог вспомнить по отдельности. Некоторые — даже по часам и минутам. Что принесет следующий год? Этот только отнимал…

Сегодня вечером опять прицепился Кожанов. Олегу, когда некуда деть свою бьющую фонтаном энергию, всегда хочется поговорить со мной. И хоть наши разговоры почти всегда заканчиваются одинаково, — когда он мне надоест, я его ласково пошлю подальше, — все-таки общение со мной он ценит особо. Вот и сегодня:

— Лешка, ну скажи мне честно, чего ты больше всего боишься? Быть убитым?

— А чего бояться-то, — говорю, — если убьют сразу, ты даже об этом и узнать толком не сможешь. Испугаться даже не успеешь…

— Значит, тогда в плен попасть боишься? — не унимается Олег.

— А почему ты думаешь, что я могу живым сдаться?

— Ну ладно, тяжело раненным, без сознания…

— От такого никто не застрахован, — отвечаю, — не скрою, не хотел бы… А вообще-то как-то не думал об этом… Скажу честно — боюсь другого… Если где-нибудь подорвешься на фугасе, разметает в разные стороны… Попробуй, собери по кускам… Сам знаешь, видел такое… Большие куски сложат на носилки, а маленькие привалят камнями. Чтобы не съели собаки или шакалы… А я, Олег, не хочу, чтобы даже самая мельчайшая частица моего тела осталась здесь…

— Бррр! — зябко передернул плечами Кожанов. — Охота же тебе об этом думать.

— А я, Олег, привык думать обо всем и все стараться взвешивать заранее. Если я и останусь жив, то, наверное, благодаря дочке. Ну и жене, конечно. Хотя здесь все-таки есть небольшой нюанс. Вот лежишь, бывает, ночью в палатке. Холод, ветер рвет полотнище и так тебе одиноко… Думаешь: убьют — жена погорюет-погорюет, но все равно выйдет замуж. Я не сомневаюсь, что она меня любит. Мы же ведь в одной школе учились, в параллельных классах. Знаем друг друга с детства. Но сам знаешь — жизнь длинная. Ну пять, ну десять лет погорюет — все равно когда-нибудь да выйдет, и станет моя дочка какого-то чужого дядю на-зывать папой. А я, который любит ее, кто маленькой на руках носил, если и буду существовать, то только на фотографии… Вот тут знаешь, Олег, такая злость разберет! «Нет, — думаю, — со мной ничего не случится, я вернусь во что бы то ни стало». И мне, видишь, иногда везет. А вообще-то, если иду в рейд, стараюсь убедить себя, что один на свете. Иначе нельзя. Раскиснешь, начнешь жалеть себя — считай, пропал.

Потом заговорили о женской верности. Вообще-то этого вопроса у нас в палатке почти никогда не касаются. Но сегодня растревожили душу. Рассказываю Олегу, о чем жена в письме написала. Капитан один проходу не дает. Все на что-то намекает.

— Да ты знаешь его, Олег, — говорю. — Из пехоты. Перед Афганом каким-то инструктором пришел в Дом офицеров…

— Вот за это точно бьют рожу… — Олег не на шутку возмутился. — Такой недомерок, такое чмо — и вдруг к твоей жене? Да он ее и мизинца не стоит. Ты напиши ему пару ласковых… Сидят, суки, в Союзе еще и к нашим женам пристают…

— Да зачем писать, — говорю, — жена сама отшила. Она такие вещи не любит. Уж очень серьезная у меня… Я ей верю. Четыре года ждала в училище…

Я не рассказал Олегу главного. Вчера в письме жена поведала такую историю. Идет она вечером с дочкой из садика. А над Витебском пролетает «Ил-семьдесят шестой». Идет на аэродром Северный, или наоборот, взлетел только что. Лина увидела самолет и показывает на него дочке: «Вот на таком, Машенька, твой папа улетел». Маша смотрит на «Ил-семъдесят шестой» и зачарованно провожает его глазами. Только самолет начал удаляться, она вдруг как закричит, как заплачет: «Папа, папа, куда же ты? Не улетай! Возьми с собой Машу…» И еще больше в слезы. Жена — тоже. Стоят на проспекте и ревут обе… Прочитал я эти строки, и глазам стало жарко…

Дочка все чаще и чаще спрашивает, а где же папа. «Вот у Димы, — говорит, — есть, а где мой?» У Димы — это у ее друга в яслях. Лина и отвечает, что ее папа улетел далеко-далеко на самолетике, поэтому вернется нескоро. Вот она и увидела самолетик…

26 декабря 1980 г.