Афганистон (СИ)

— Сейчас все в наряде, так что я тебя ознакомлю с обстановкой спокойно, — старший сержант Тименбаев, казах, невысокого роста, кряжистый, с лукавым и недобрым, но одновременно ласковым взглядом раскосых глаз, привел Дубина из длинного темного коридора, пронизывающего насквозь всю казарму, в кубрик, который занимали третий и минометный взвода. Они и впрямь вошли в третью правую дверь со стороны южного входа.

— Вот будет твоя кровать наверху, вот тумбочка. Положи свои вещи пока на кровать, потом разберёшься. Главная твоя, и других молодых, задача по кубрику — печь и вода. Всегда должен быть уголь, дрова, и полный бидон воды. Утром дополнительно должен быть еще вот этот бак нагретой воды.

Дубин огляделся вокруг, пока сержант нагибался за баком и доставал из-под кровати эту странную емкость — в форме параллелепипеда, величиной с парашютную сумку, с закругленными боками, двумя приваренными ручками и круглым отверстием сверху. Бак явно имел афганское происхождение.

Помещение тускло освещалось импровизированными люстрами, абажурами для которых служили верхние половины корпусов мин-итальянок. По обеим стенам кубрика тянулись обычные двухъярусные армейские кровати, в середине правой стены была вмонтирована капитальная массивная печь с железным листом сверху вместо плиты. Возле нее лежали дрова, стояло ведро с углем, а ближе к входу — бидон, который в гражданской жизни обычно используют для хранения и перевозки молока.

Одна из кроватей слева, ближе к окну, которых было всего два, убрана с особой тщательностью, в изголовье — портрет молодого офицера в парадной форме. Позднее Дубин узнал, что это был скромный памятник, такова была установившаяся традиция, командиру их взвода лейтенанту Александру Кожинову[2], который погиб 2 августа 1982 года.

Нового командира не присылали до самой весны, и поэтому Тименбаев все это время частично исполнял офицерские обязанности. Потому же, третий взвод отдельно курировал и замполит роты, которому вскоре пришло время смениться по той же скорбной причине, по причине гибели…

— Куда ты оглядываешься, ты на меня смотри, и слушай, — Дубин невольно вытянулся по стойке смирно, уловив металлические нотки в голосе зам. ком. взвода, — Так вот: ты служишь в третьем взводе восьмой роты, и если тебя будут припахивать чужие дедушки, неважно, из другого ли взвода, и уж тем более роты, подчиняться нельзя. Чуть что, можешь говорить мне, или Косте, или Сереге, или Вите, всех скоро узнаешь; мы разберемся. Понял, да?

— Да.

— Не да, а так точно. Ты же не первый день в армии, должен знать.

— Так точно.

— Хорошо. Теперь пошли, проведу по батальону. И, запоминай сразу — больше никто показывать не будет.

Выйдя на крыльцо, Тименбаев оглянулся, и показал рукой вглубь коридора: «Отсюда, и до тумбочки девятой роты, наша территория. Это когда дневальным будешь». На всем протяжении длинного сквозного коридора, под лампами, стояли несколько дневальных — четыре или пять[3], Дубин точно сосчитать не успел.

По бокам от входа в казарму были установлены две гильзы от гаубицы, приспособленные под урны для мусора. Вперед вела неширокая дорожка, обсаженная тополями. Справа, из пригорка, слабым и мутным ручейком текла вода небольшого родника.

— Напротив, левее, казарма седьмой роты, там тебе делать нечего. Правее штаб и караулка. Пошли сюда, — они спустились с крыльца, и пошли влево, в сторону техники.

— Вот парк нашей роты — 9 БМД и одна БТРД минометчиков. Нашего взвода, вот эти — 386, 387, 388. Ты — наводчик триста восемьдесят шестой. Так, ну это каптерки, это потом, пошли дальше. Вот КПП. Привет, Витя, — у ворот, скрестив ноги, спрятав руки под ремень над бушлатом, стоял среднего роста кучерявый сержант с маленькими изящными усиками.

— Это что, наш молодой новый?

— Ага.

— И как?

— Пока не знаю. Ладно, привет, — они прошли через плац, усеянный щебенкой, и вошли в столовую.

— Наши столы вот, четыре, слева от входа, — внутри было сыро и тускло. Противоположная входу стена большого, продольного помещения с невысокими потолками, разделённого двумя рядами квадратных колонн, терялось во тьме. Слева угадывались два закрытых окна раздачи. Шеренгами вдоль стен выстроились длинные деревянные столы и скамьи. Ощущение, как в морге, а не в столовой. Вообще все армейские столовые производили неприятное впечатление, но эта показалась Дубину просто жуткой.